Шеймас О’Келли - Могила ткача

Вдова Лаури локтем толкнула миссис Пол Мэнтон. Закутанная фигура вдовы Лаури возвышалась над закутанной фигурой миссис Мэнтон.

— Она рассказывает ей о своих несчастьях, — прошептала вдова Лаури. — Неудивительно, что у той слезы на глазах.

Миссис Мэнтон согласно кивнула.

— Они похожи на парочку старых подружек, — прошептала в ответ миссис Мэнтон. — Нэн Хоган нужен был кто-нибудь, с кем можно по вечерам беседовать у плиты.

— А если она опять заболеет, то рядом есть женщина, которая умеет управляться с больными.

— У меня такое мнение, — сказала вдова Лаури, — что Тим О’Халлоран придумал это с самого начала.

— Он у нас хитрец, умеет заранее все предусмотреть. Все понимает. Ты только подумай, ведь он использовал Сару Финнесси, чтобы соединить этих двоих.

— Посмотри! Они встают на колени перед плитой. И Нэн достает свои четки.

Двадцать пять лет Капитан поднимался и спускался по веревочной лестнице, не испытывая никаких неудобств. Его руки привыкли к веревкам, к катающимся бочкам, к подпрыгивающим ящикам, к погрузке и разгрузке «Золотого барка». Движения его рук стали частью палубного ритуала. И еще от Босса всегда пахло смолой. Ступни у него стали плоскими, руки округлились, шея подалась вперед, словно первым делом показывала лицо. Глаза были бледно-желтыми, как вода в канале. Взгляд проницательный, словно видел насквозь все окружающее, как воду канала. И еще капитан отличался спокойным нравом. Его чувства обретали силу и слабели как будто механически, регулируемые невидимыми запорами. Он был тихий, как утка. Звали его Мартином Кафланом и, насколько можно было понять по отдельным словечкам, бездумно слетавшим с его губ, приехал он с Севера.

В один прекрасный день на него вышел «Факел демократии». Эта организация придумала свой путь в жизни, и из всех людей ей потребовался именно Мартин Кафлан. До тех пор у него в мыслях не было отвечать за грехи мира, не мучился он и современными проблемами. В одном порту начинались его интересы и в другом заканчивались. Его миром было то, что он видел с палубы своего судна. Этот мир был хорош, и капитан радовался жизни.

А потом к нему пришли и сказали, что он выбран членом комитета. Тогда он расплылся в улыбке, потому что считал, хотя прежде и не думал об этом, что он избранный, что ему еще предстоят большие почести. Он шел туда, где собирался комитет, с ленивой грацией, и в голове у него не было ни единой мысли о том, кому и зачем нужно это собрание. Вопросов он не задавал. Уселся среди остальных и огляделся. Мужчина за столом читал вслух какую-то книгу. Мартин Кафлан рассмеялся и сразу же почувствовал, как все взгляды обратились на него.

Глубокий голос с нотой грусти, если не отчаяния, призвал к порядку. Мартин Кафлан ткнул соседа в бок локтем, желая показать, что он оценивает юмор происходящего.

Потом мужчина, сидевший во главе стола, поднялся с места. Он был худощавый, с висячими усами, проницательным взглядом и голосом, который звучал высоко и пронзительно в тесном помещении.

Мартин Кафлан поглядел на оратора. И его жизни коснулось что-то редкое и неожиданное. Он не мог понять, откуда этот хлюпик взял столько слов, которые текли ровным потоком. У него явно была какая-то цель, но что это за цель, Мартин Кафлан не понимал, да и не старался понять. Ему было достаточно того, что слова не затихали ни на мгновение. Никогда еще ему не приходилось слышать, чтобы человек с такой легкостью, не прерываясь, говорил, словно река лилась широко и свободно. Мартин Кафлан откинулся на спинку стула, и на лице у него было выражение удовольствия.

Потом встал другой человек. Он тоже говорил, и даже лучше первого. И энергично жестикулировал. Другие начали бить себя ладонями по коленкам. Мартин Кафлан последовал их примеру, ощущая себя избранным. Он как будто ожил.

Потом заговорил толстый мужчина. Его голос разбудил дремавшее эхо. У этого мужчины огнем горели глаза, впиваясь сначала в одно лицо, потом в другое. Вдруг его взгляд остановился на Мартине Кафлане; этот человек обращался к нему, как будто напрямую разговаривал с его разумом! Он спорил с ним, жестикулировал, выкладывал ему все свои логические построения.

У Мартина Кафлана вскипела кровь. Он почувствовал на затылке биение пульса и кашлянул, чтобы снять напряжение. Взгляд оратора переместился на другого.

И так продолжалось несколько часов. Мужчины уже забыли о своем хладнокровии. Некоторые говорили одновременно. Мартин Кафлан весь покрылся потом. Один раз он крикнул: «Послушайте, послушайте», потому что слова стали казаться ему знакомыми.