Шеймас О’Келли - Могила ткача

— Малахи Рухан, — сказал, вдруг став терпимым, Кахир Бауз, — страдает старческим слабоумием.

— Самый ближний вяз, который я знаю, — отозвался Михол Лински, — не меньше чем в полумиле отсюда.

— Тот, что в Каррае? — спросил Кахир Бауз.

— Ага, около мельницы.

Больше ничего сказано не было. Загадка могилы ткача все еще оставалась загадкой. Кладбище Клун-на-Морав умело хранить свои тайны. Но тем не менее ткача нужно было похоронить. Не мог же он вечно лежать дома. Словно очередной мучительный тупик придал ему храбрости, Михол Лински решительно и мужественно вернулся к своему изначальному мнению.

— Могила ткача тут, — сказал он и ткнул скрюченными пальцами в направлении развороченной под его давлением земли.

Кахир Бауз повернул к нему побелевший бегающий взгляд.

— А вы не боитесь, что Бог разразит вас прямо там, где вы сейчас стоите?

— Не боюсь — решительно не боюсь, — заявил Михол Лински. — Могила ткача здесь.

— Вы на этом настаиваете после всего, что мы видели и слышали? — продолжал вопрошать Кахир Бауз.

— Настаиваю, — твердо заявил Михол Лински. Он вытер губы тыльной стороной ладони и ринулся в атаку, как всегда, нагруженный подробностями. — Я видел, как тут опускали в могилу отца ткача. И я говорю вам, что важнее, в последний путь его провожал отец Оуэн Маккарти, в то время молодой рыжий викарий. Это уж потом он стал священником в Бенелоге. А я стоял вон там, тоже совсем молодой, со светлыми усиками; я держал шляпу в руках, а неподалеку — может быть, в пяти ярдах от мраморного надгробия Кирнаханов — стоял Пэтси Куртин, который потом допился до смерти, а с другой стороны стояла Гонор Костелло, которая бросилась на могилу, а потом вышла замуж за гуртовщика, великана датчанина с обвислыми плечами.

Терпеливо, бездумно прислушиваясь к вновь разгоравшемуся спору, вдова вспомнила слова Малахи Рухана и его рассказ о Гонор Костелло, которая упала на могилу больше пятидесяти лет назад. Ну и память у этих стариков! Положиться на них невозможно, и все же сколько достоверных подробностей они бросают друг другу в лицо! Может быть, в словах Михола Лински что-то и есть. Может быть — но на этом вдова остановилась. К чему все это? Эта могила не может быть могилой ткача; они все видели, что она заполнена массивными гробами. Тревожным движением вдова пригладила волосы на нежном овале головки под шалью. И в это мгновение она встретилась взглядом со взглядом могильщика; он смотрел на нее! И тотчас отвел взгляд, после чего принялся крутить пальцами кончики темных усов.

— Если, — сказал Кахир Бауз, — это могила ткача, то что тут делает Джулия Рафферти? Ну же, Михол Лински?

— Не знаю, что она тут делает, и, более того, мне плевать на это. Поверь мне, много всякого непонятного происходило на Клун-на-Морав, чего не должно было происходить. Не исключено, Джулия Рафферти не единственная находится там, где ей не место.

— Может быть, ей тут не место, — возразил Кахир Бауз, — но она тут, и, полагаю, тут и останется.

— Если она в могиле ткача, — воскликнул Михол Лински, — а я так считаю, то ее надо вытащить!

— Отлично, Михол Лински. Ты человек сильный, вот и вытаскивай ее. Но попомни мое слово, прикоснешься к одной косточке, придется все тут перевернуть.

— У меня нет страха, когда надо неправильное сделать правильным. Если дело доходит до восстановления справедливости, я не убегаю, а теперь нам предстоит восстановить справедливость между мертвыми и живыми.

— Ну что же, действуй, дорогой друг. Если Джулия не в своей могиле, то кто-то должен быть на ее законном месте, и тебе придется разобрать много из того, что правильно и неправильно, пока в конце концов у тебя голова не пойдет кругом от здешних мертвецов. Вот что тебе предстоит, Михол Лински.

Михол Лински плюнул на свой кулак и ударил по этому месту скрюченными пальцами. Кровь бурлила у него в жилах.

— Быть мне мертвым, как мой отец! — воскликнул он в традиционной манере, и в этот момент Кахир Бауз с негромким криком воинственно поднял свою палку. Они отправились вверх и вниз по тропинкам кладбища, словно поднимаясь и опускаясь на волнах своего гнева, а вдова не двигалась с места и чувствовала себя все более несчастной и опустошенной, да и ноги у нее уже стали ледяными, пока она стояла на холодной сырой земле. Близнец, который был не в счет, достал трубку и раскурил ее, не сводя тяжелого взгляда со стариков. А второй близнец неловко отошел в сторонку, откусил и выплюнул толстую табачинку, а потом встал всего в нескольких футах от вдовы, чтобы видеть ее; и вдова вновь почувствовала, что нравится ему все сильнее.