Дмитрий Новиков - Голомяное пламя

И понеже преподобный извѣщение приемъ от Бога, вскорѣ оставляетъ миръ и бывает инокъ, и в пустыню вселився и, Божиею помощию бѣсовския полки побѣдивъ, с миром ко Господу отиде в Чюпской губѣ. Оттолѣ же пренесено бысть святое тѣло его в Кѣреть и погребено близъ церкви святаго великомученика Георгия с восточной странѣ за олтаремъ.

По нѣкоем же времени восхотѣ Богъ явити труды своего угодника преподобнаго Варлаама. Нѣкоему убо купцу именемъ Евфимию, каргополцу, пловущу по морю в лодии и от зѣлнаго обуревания потопающи лодия его, и всѣмъ ненадежно плачющимъ погибели своея. Тогда представъ имъ святый и от потопления избавилъ, и себе повѣдалъ, кто бѣ явивыйся. Евфимий же и сущии с нимъ, видѣвше преславную помощь от преподобнаго ко всѣмъ, и приеха в Кереть, и повѣда всѣмъ, яко молитвами преподобнаго Варлаама Кѣрецкаго избавил Богъ от потопления морскаго, и повелѣ от имѣния своего поставити сѣнь над гробомъ святаго и свѣщу пред святителевымъ образомъ вжигати. И отиде в путь свой радуяся, благодаря Бога и угодника его, преподобнаго отца нашего Варлаама Кѣрецкаго.

Те несколько дней в далекой лесной избушке неподалеку от Белого моря, посреди заснеженного леса, были, пожалуй, самыми страшными в моей жизни. Нет, не одиночества, не дикости лесной, не зверей и птиц боялся я. Я боялся самого себя. Теперь, по прошествии нескольких лет, можно спокойно рассуждать об этом. Но тогда словно дикий зверь, словно неистовый бес метался я по маленькой бревенчатой комнате. Неверный свет свечи вырисовывал дикие, безудержные тени на стенах. Казалось, дьявол вселился в меня – я искренне пугался, когда мог короткие мгновения взглянуть на себя со стороны. Адская боль терзала душу, дьявольская ревность выжигала остатки человеческого, я выл и катался по полу, по полатям, впивался зубами в собственные руки и царапал ногтями столешницу грубого стола так, что на ней оставались глубокие борозды. В голове носились смутные, но от этого не менее кровавые образы. Я придумывал планы мщения один ужаснее другого, и они были действительно ужасны в своей воплотимости – я не глупый и не слабый человек. Я пил, но алкоголь не брал меня, казалось – он превращается в воду, лишь только я прикасаюсь губами к горлышку бутылки. Я никак не мог опьянеть, ненависть и обида сжигали водку, душу и разум. Несколько раз, доведенный до лихого отчаянья, пытаясь предотвратить грядущее, зреющее, неминуемое, – я брал в рот холодный ствол ружья и тянулся к спусковому крючку. Но душистый металлический вкус ствола на мгновение трезвил меня, он был словно холодное горлышко еще одной бутылки, и я откладывал его в сторону.

Наконец я не выдержал и бежал из леса, с Белого моря, бежал в город, где всё и должно было случиться, неотвратимость гнала меня как плеть, и впервые в жизни по дороге к смерти я летел по гололеду со скоростью сто пятьдесят километров в час. Пятьсот зимних километров я проехал за три часа.

А потом откуда-то пришли силы. Не спокойствие, нет, силы выстоять на краю. Вытерпеть. Снести всё. И оставить как есть. Я не знаю, как это было возможно. Какими обстоятельствами обычной, земной жизни объяснить это? Может, это еще одно чудо, явленное преподобным Варлаамом Керетским. Потом, через годы, узналось, что дни поминовения его пришлись именно на это время.

В зиму 2001 года один корелянин, обуреваемый бесами ревности и гордыни, задумал неладное. Помыслы пустой уже души своей направил он по дьявольскому наущению и своей слабости на погубление души своей и живота своего, также с ним еще нескольких людей неправедных, но живых. Доведя себя до злого отчаянья тёмными думами, ослепленный ревностью, что подобно повязке змеиной падает на глаза и души взалкавших ее, он совсем уже было приготовился к выполнению кровавого плана своего. Но тут явился ему старец (не было старца, была березка маленькая, вся в замерзших каплях растаявшего посреди зимы и снова замерзшего снега, что сверкала в свете электрического фонаря, словно чудо хрустальное, неземное, красотой своей окружающую ночь попирая) и произнес неслышимо: «Я Варлаам Керетский. Окстись, человече. Разве примера моего недостаточно тебе, чтобы тщету мести и гордыни своей увидеть? Возьми сил от истории древней, наберись мужества и терпи. Человек человеку прощать должен во избежание погубления души собственной». Тот корелянин смог тогда отринуть от себя мысли злые, и хоть и пил горько и беспробудно несколько лет, любовь свою прошлую из души алкоголем выжигая, всё ж успокоился с течением. Так Варлаам Керетский явил миру свое заступничество перед Богом за потопляемых в страстях безудержных.