Александр Щёголев - Кто звал меня?

Я бросаю меч.

Я беру мальчика на руки, и путаный рассказ, звенящий у меня под черепом, мгновенно стихает.

Бледное личико близко-близко…

Итак, что Ты хочешь? Я готов, приказывай. Рассеки сумерки безжалостным перстом, укажи путь. И перестань наконец оправдываться — те мутные капельки страха, что продолжают сочиться из Твоих уст, недостойны нас. Только Твои желания имеют отныне власть над этим миром, трясущимся в ожидании кары, только Твой ясный чистый голос. Пойми и поверь. Поверь и прости, прости меня, если сможешь, и не плачь, молю Тебя, потому что воспоминаний больше не существует… Не вырывается. Не стремится высвободиться. Напряжен, впрочем, умеренно — скоро привыкнет, расслабится, повеселеет, скоро будет счастлив. Костьми лягу…

Робко шепчет:

— А вы не уроните? Когда я был маленький, папа один раз меня даже уронил. А вы, кстати, сильный, почти как папа. Он просто споткнулся, а мама говорит, что я не заплакал, я ведь вообще-то редко плачу, вы не думайте.

Прижимается ко мне, обняв за шею. Устраивается поудобнее, малыш мой единственный. Что теперь делать? Куда идти? Я с тоской оглядываюсь. Неужели обратно в яму? С ребенком на руках… Бред!

Бред все не кончается — окаянная бессмысленная ночь не отпускает спящий разум. Какое же у Тебя желание, малыш? Не отвечает. Шепчет, закрыв глаза:

— Кстати, я вас сразу узнал. Еще когда дома, честно, потому что вы на эту фотографию ужас как похожи. Даже усы. А то, что зеленый, так я уже не боюсь, только сначала немножко испугался, но вы почему-то из квартиры ушли. Обиделись, да? Дедушка, а чего там такое случилось, вы не знаете? Наверное, папа с бабушкой вас так сильно испугались, что заболели, а куда мама из комнаты пропала, я до сих пор не понимаю…

Обмяк в моих руках. Привык, успокоился, мой единственный. Куда теперь? К учительнице, оскорбившей наш род? Поднять брошенный меч, обняв жадными пальцами рукоять, и вперед — нетерпеливо, целеустремленно, без колебаний… Нет, явно нет.

Смотрю в нежное лицо перед собой.

У Него — другое желание. Ребенок утомлен до последнего предела. Мокрый и замерзший, ребенок хочет домой. Только туда он хочет — в пустую мертвую квартиру. И ничего кроме этого, ничего кроме… Что же я натворил! — вдруг ужасаюсь. Государственный негодяй, лже-пророк от новой религии, красно-белый рыцарь. Скорей домой, на перекресток — осторожно, бережно, изо всех сил стараясь не споткнуться… Как же меня уничтожить? — вдруг начинаю трястись. — Какими силами Земли или Неба? Кто возьмется и сумеет?

Трясусь, разумеется, от смеха — бесконечно долго. Наконец открываю рот, чтобы сказать Ему правду, всю правду без остатка, но в груди мгновенно вскипает вой, за которым рвется знакомый, ставший ненужным вопрос, и я обрываю себя. Господи, за что — так? Ведь барьер исчез! Ведь звуки отныне подвластны мне — звуки чисты и свободны! Делаю вторую попытку, упрямо сопротивляясь неизбежному, и только тогда — сквозь тягостный танец челюстей, сквозь чечетку гниющих зубов, — толчком выплескивается:

— С-спи-и… — колючий, застрявший в горле стон.

«Спи, малыш». Вот оно — безотказное Заклинание Власти, вселенское Правило Ночи. Да! Пока Ты уютно сопишь, устроившись у меня на руке, я смогу все. Новым Государем будешь Ты, — Давший Мне Силу, — и никто другой. Смешно думать, что кто-то раньше мог занимать это место…

Смеюсь. Меня опять трясет. Спите, люди, спокойных вам ночей, — выстукиваю я зубами, — пришел Новый Государь! На-сто-я-щий, на-сто-я-щий,

НА-СТО-Я-ЩИЙ…

Светает.

1991г., май-июль