Софья Ролдугина - Кофе с привкусом вишни

— Вам нравится запах, леди Виржиния?

Неожиданный вопрос, право. Я вдохнула полной грудью и невольно улыбнулась; пожалуй, так могла пахнуть весна в загородном доме, где живёт большая счастливая семья — тянет с кухни выпечкой и свежим чёрным чаем, источает свой особенный аромат сырая земля, а поверх всего — много-много роз. Нежных аксонских, и томных восточных, и строптивых горных, и северных, чей запах едва ощутим…

— Вряд ли найдётся много людей, которым не нравится аромат роз, — качнула я головой и прикоснулась пальцами к лепесткам; даже сквозь перчатки цветок казался упругим, сильным. Такой не рассыплется от летнего ливня, не обтреплется от ветров. — Розовое масло, пожалуй, может показаться слишком густым, благовония — слишком резкими, но живые розы прекрасны.

— Я тоже так думаю, — кивнул Роджер, и взгляд у него потемнел. — А вот мать их не любит. Наверное, потому что отец построил этот розарий для неё — достойное увлечение для дочери виконта Клиффорда, утончённой леди. А она взяла и не оправдала надежд. Как видите, розами приходится заниматься мне.

— То есть вы солгали.

— Не совсем, — ответил он без улыбки. — Утром мать действительно заглянула сюда с садовыми ножницами, — и он протянул руку, указывая на что-то.

Я пригляделась — и невольно прижала пальцы к губам.

Из горшка, что стоял в углу, торчали оголённые стебли — ни цветов, ни даже листьев. Молодые побеги были изуверски искромсаны, остались только старые, искорёженные, покрытые хищными шипами.

— Соболезную, мистер Шелли.

— Не стоит, здесь ещё много красивых цветов, — откликнулся он. — Иногда на неё словно находит затмение. И тогда она, кажется, начинает получать удовольствие, разрушая нечто прекрасное. Однажды старая служанка, которая пришла сюда ещё из дома Клиффордов за своей "маленькой леди", оговорилась, что я-де не старший ребёнок. Но когда я спросил об этом отца, он велел мне выбросить глупости из головы и поменьше слушать бормотание прислуги. А сейчас та женщина уже умерла, и некому объяснить, что она имела в виду. Однако я хотел поговорить с вами не об этом, — и Роджер пытливо заглянул мне в лицо — так, что по спине пробежал холодок, несмотря на то, что в розарии было жарко. — Вы хотите знать, как мы впервые повстречались с Эллисом, леди Виржиния?

Мои пальцы соскользнули вниз — от пышного, упругого цветка к жёсткому стеблю. Шипы были острее ножей; при малейшем движении они слегка царапали ткань перчатки, почти беззвучно, но вибрирующее ощущение раскатывалось до самого локтя.

— Он… рассказывал мне немного.

Роджер сдвинул брови; лицо у него точно потемнело.

— И что же именно?

— Это была кража, — после недолгих колебаний ответила я. В конце концов, речь ведь не идёт о зловещих тайнах — всего лишь о расследовании заурядного происшествия. — Среди прочих драгоценностей, у вашей матери похитили медальон, и детектив Эллис его вернул.

— И всё? — Роджер, кажется, даже удивился.

— В знак благодарности вы подарили ему старый каррик, — добавила я осторожно, сомневаясь, стоит ли углубляться в дела личные.

Но и этого Роджеру показалось мало.

— И больше ничего?

— Вас подозревали в краже, — выложила я последнюю карту. — И он спас вашу жизнь и репутацию.

— Значит, в краже, — отчего-то развеселился он и, распустив узел шейного платка, глубоко вздохнул. — Пусть будет так. В общем, Эллис не слукавил. Я действительно обязан ему — и жизнью, и честью… Всем. Кроме разума, пожалуй, здесь мне не повезло, — жестоко пошутил он. — Вообще с самого начала кражу расследовал другой "гусь". Имени я его не помню, но облик — даже слишком хорошо. Высокий грузный мужчина, лицо мясистое, усы щёткой, пальцы-обрубки — словом, громила. И ещё от него постоянно пахло чем-то кислым. Я думал, что это квашеный лук — смешно, правда? — улыбнулся Роджер и перевёл взгляд на розы, что росли дальше в громоздких ящиках — тёмно-красные, почти чёрные. — У лукового господина был помощник, тоже "гусь", но помладше, тощий, болтливый и подвижный.

В груди у меня стало горячо-горячо.

— Эллис?

— Ну, тогда его звали "Эй, Норманн, шасть сюда!", — подмигнул Роджер заговорщически. — Но я был очарован. Ему тогда исполнилось девятнадцать или даже двадцать, но выглядел он моим ровесником, лет на пятнадцать, не старше. Несмотря даже на седину в волосах, две широкие белые пряди на макушке… И самое удивительное, что на словах Эллис вроде бы подчинялся старшим, а на деле выходило наоборот — все плясали под его дудку, включая лукового "гуся".