Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

Волохов шел, теряясь в густой траве, и сам не заметил, как пропал в ней — и не тропа это была уже, а лес, густой и пестрый, смешанный, хвойно-лиственный; вот он все гуще, вот уже и продираться сквозь него трудно, и ни тропы, ни просвета. Волохов, однако же, шел, замечая, что лес отчего-то чахнет: вот был зеленый, вот рыжий, а вот и совсем сделался мрачный, одни сохлые ели да болото. Под ногами у него пружинили иглы, пахло хвоей и гнилью. Волохов присел отдохнуть на пень, задрал голову — вот и вечер, косые золотые лучи сквозь паутину. Далеко я зашел, никогда так далеко не был.

Тут у ног его раздался шорох, а потом деликатное попискиванье; нагнулся Волохов и увидел малую мышку. Мышка была не совсем обыкновенная: человека не боялась, села на задние лапки, а передними стала его подманывать, наклонись, мол. Нагнулся Волохов, подставил ладонь, и мышка на нее взобралась, словно того только и ждала.

— Здравствуй, дяденька,— сказала мышка,— дай мне хлебца, а я тебе добренькое скажу.

Ах ты, разумница какая, сказал Волохов, достал из-за пазухи горбушку, подаренную ему стариком в последней деревне, и накрошил мышке по мышиным ее возможностям. Деликатно покушавши, мышка снова села на задние лапки и передними показала, чтобы Волохов приблизил ухо.

— Ну, чего?— спросил он.

Оглянувшись, не подслушивает ли кто, мышка ему прошептала, как себя вести при таких-то и таких-то обстоятельствах; поблагодарив разумную зверюшку, отпустил ее Волохов и двинулся дальше.

Как и предсказала мудрая мышь, вскоре открылась ему ровная поляна с шестью деревьями; деревья были не простые, а какие — Волохов сам не знал. На одном сидела птица Сирин, на другом Финист, на третьем Феникс, на четвертый Алконост, на пятом Гамаюн, а на шестом прельстительный воробей. Волохов никогда прежде этих птиц не видел, но легко узнал бы, да и мышка его предупредила.

— Здравствуй, молодец,— сказала птица Сирин.— С какой поры льны топтать?

Волохов отвечал, как следовало.

(Ответ: с середины грязника).

Птица Сирин вспорхнула и скрылась, то есть ответ был правильный.

— Здорово, молодец,— весело проклекотал Финист.— До Дмитра девка хитра, а после Дмитра?

Волохов отвечал, как должно.

(Ответ: еще хитрее).

Финист вспорхнул и улетел, то есть верифицировал.

— Здрав будь, молодец,— сказала птица Феникс.— Балабол на толобол, а коломок не растолок, что это будет?

Волохов задумался. Птица Феникс нацелилась слететь к нему и стремительным темно-золотым клювом ударить в глаз. Она принялась пожимать крыльями, как разбойник пожимает плечами: ничего, мол, нету, начальник!— и вдруг выхватывает нож из рукава.

Волохов сосредоточился и ответил как положено.

(Ответ: не твое дело).

— Знатно!— прочирикал Феникс, снялся и с ободряющим поухиваньем, широко маша зелеными крыльями, вертикально поплыл в темно-синие небеса.

— И что теперь будет?— глубоким контральто спросил Волохова Алконост.

Волохов отвечал правильно.

(Ответ: не знаю).

— А я знаю, да толку-то,— сказал Алконост. Он засунул голову под крыло и немедленно уснул. Перо у него был сплошь кобальтовое, с переливом, на шейке воротник цвета червонного золота.

— Добрый, добрый молодец,— снисходительно заметил Гамаюн.— Ну-ко, скажи: бежит свинка, золотая щетинка, на кого глянет, того обманет, кого полюбит, того и погубит, а кого забудет, тот жив не будет.

Волохов поскреб затылок, чтобы не выглядеть легкомысленным всезнайкой, и после небольшого молчания ответил в соответствии с этикетом.

(Ответ: разгадка утрачена).

— Ну, и ладно,— удовлетворился Гамаюн.— Послушай теперь воробушка.

— Ах, ах!— принялся обольщать Волохова прельстительный воробей. Это была небольшая, очень суетливая серая птичка, бурно жестикулирующая крыльями и оттого в избытке чувств приподнимавшаяся над сухою еловою веткой.— Как хороша жизнь, сколько в ней удовольствий! Проснешься с утра — и уже замечательно! Покушаешь — и совсем хорошо! Как гармонично, как разумно все устроено. Как, в сущности, неблагодарны те, кто ропщет на Бога, даже и неприятные вещи вроде зимы обставившего красиво, с белеными холстами и алмазными россыпями! Сколько удовольствий таит в себе непринужденная беседа в дружеском кругу: ляпнешь что-нибудь умное — а все: ах! И, наконец, жалко маму, очень жалко маму.— Воробей прослезился и сел на ветку, умильно сложив крылышки.

Волохов почувствовал, что здесь можно ответить независимо от этикета, в соответствии с личными вкусами, и сказал учтивый экспромт: «Лети, пока цел».