Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

— Про войну спой,— небрежно заказал Лавкин. Он сидел напротив старца и по-варяжски глодал кость — надо ж беречь хоть какие-то воинские традиции. С утра приказал сварить козу и вот глодал. В боевых действиях настало затишье. Да оно, в сущности, уже два года длилось. Противники бегали друг от друга, иногда захватывая лазутчиков и всласть на них оттягиваясь — пытая, подвешивая на крюк; в остальном давно перешли каждый к излюбленным занятиям. Варяги расстреливали своих, хазары колонизовали местных,— ни те, ни другие в этом не преуспели. Расстреливать всех бессмысленно, а колонизовать, как знало варяжство по долгому опыту, бесполезно.

— Что же спеть тебе про войну?— как бы в задумчивости как бы спрашивал как бы слепец, а на деле зоркими глазами из-под мохнатых бровей постреливал по углам избы.— Или про Анику-воина, или про Добрыню-воина, или про Иулиуса Кесаря, тоже воина, или же про вавилонянина Мардохея-воина, по древним вавилонским писаниям?

— Про Мардохея давай,— ковыряя желтым ногтем в зубах, откликнулся атаман Батуга, угощавшийся козою в лавкинской избе. Он дружил с контрразведчиком, в контрразведчике был хоть какой-то дух.

— Ой, трудно, трудно,— говорил бандурист, перебирая струны.— Древняя то песня, и не всю я ее припомню.

— Ништо, валяй,— рыгнув, разрешил Батуга. Он знал, что истинный воин любит послушать музыку, в особенности народную.

— Как во городе то было Вавилоне,— начал старец раздумчивым речитативом.— Во граде Вавилоне, да. Вот, песня Мардохея-воина. Пошел я войной на супротивников, на злых слуг Аштарота, да. На них я пошел войной, и грохотали мои колесницы, да. Всех же моих колесниц было двадцать десятков и одна.

— Много,— ухмыльнулся Батуга.

— Двадцать десятков было их и одна,—

уже не слушая, продолжал слепец. Он нащупал наконец мотив, поначалу подозрительно похожий на «Подмосковные вечера», но с каждой спетою строчкой от них отдалявшийся. Это было нечто странное, ни на что не похожее, лишенное гармонии, но звонкое, боевитое.

— В первой сам я восседал, имея шлем на мне,

Шлем имея золотой, с изображением причудливых вещей,

Называть которые и перечислять было бы долго.

В руке имел я копье весом три меры веса,

Длина его была пять мер длины и еще другую меру длины,

В другой щит шириною шесть мер ширины,

Такой щит, что за ним могло бы защититься много народу, да,

Потому что царь подобен множеству, да!

И я ехал, ехал, и колесница моя была как бы сноп,

Сноп как бы лучей, упавших от солнца на воду

И от воды упавших назад на солнце, да!

Как просо, были мои воины, как пятнадцать и одна сотня горстей,

И всеми ими руководил я, и в каждом был я,

Сердце я имел коровы, воинственной коровы, да!

Хитрость ящерицы я имел и много голубиных желудков,

Внушающих проглотившему стойкость, да, твердость, да!

Мясо мое было мясо льва, мускул мой был мускул коня,

Зубов я имел до нескольких тысяч и каждым кусался я!

Автор имеет в виду ножи своих воинов, да!

И я ехал, ехал, и мы громыхали, в натянутые шкуры мы били, ага!

Били, били, земля дрожала, копыта стучали, ну! ты представляешь! Вообще.

— Чего-то долго едет,— сказал Лавкин.— Пусть бы уже дрался.

— И тут нас увидели враги, слуги Аштарота, дети червей,

Склизкие клубки змей, пивная слизь, мешки потрохов,

И от вида моего их ноги стали как ноги дев,

И от дрожи земли их руки стали как огурцы,

И как плети пивного хмеля стали их мускулы, да,

И как жгуты волос стали их жилы, да,

И как дрожь листвы стали их души, да,

А я все ехал и грохотал, ехал и грохотал.

Ты, поклонник Аштарота, жалкий жрец Манамуна, убогий слуга Бататута, да!

Думал, ты будешь рулить, а я буду сосать, да?

Нет, не я, не я буду сосать, воинственный я муж,

А ты, ты будешь сосать по моему хотению, да!

Еще чего думал, я буду сосать, а ты рулить!

Никогда так не будет, чтобы ты рулил, а я сосал.

Так будет, чтобы я рулил, а сосал ты, ты,

Я буду рулить, а ты будешь сосать,

А то выдумал еще — каждый такой будет рулить, а мы сосать,

Мы сосать не имеем охоты, воины мы,

Имеем мы охоту рулить, а сосать не мы,

Не мы будем сосать, но ты, ты будешь сосать!

— Ишь,— обрадованно сказал Батуга.— Все как у нас.

— И он понял, что будет, будет сосать,