Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

— Никуда ты не уйдешь,— начал губернатор.

— Молчи, слушай! Тут мои дела начались, тебе лезть нечего. Рожу — вернусь, за мной не ходи. Я одна пойду.

— Без моего разрешения отсюда никто не выйдет,— спокойно сказал губернатор.— Охрану предупредите там,— и он снял трубку внутреннего телефона. Телохранитель буркнул в рацию: «Первый! Седьмой, повышенная».

— Ты не знаешь, что будет,— с неожиданной мягкостью сказала Аша.— Ты не видел, как земля встает.

— Я всякое видел,— махнул рукой губернатор.— Без меня ты никуда не пойдешь, а я найду, куда тебя отправить. Надо будет — я готов и…

— Ох, благодетель!— протянула Аша.— Жениться хочет на местной, ай, молодец! Что теперь жениться? Ты все сделал, дальше моя забота. Сама виновата, не разглядела. Правду ты говорил — все выродилось. Да тебя и старые-то волки чуть не проглядели. Хорошо, эти братцы,— она кивнула на Стешина и Рякина,— заметили: не иначе, говорят, ты самый и есть. А я и не знала, что они к тебе ходят.

— Не хватало еще, чтоб ты всех знала, кто ко мне ходит,— угрюмо сказал губернатор.— Ладно. Проследите, чтобы этих сегодня же допросили,— держать отдельно от васьки, которого на Чайковского взяли. Сговорятся — никогда правды не узнаем. И насчет стекла распорядитесь там… Никита! Еще чай.

Никита бесшумно внес стакан в толстом серебряном подстаканнике с гербом.

— Пойдем со мной, Аша. Сегодня здесь останешься.

Она покорно подошла к нему, но на полдороге обернулась к охране.

— Думаете, я выйти не могу? Я осталась, чтобы с ним быть. Если земля встанет, плохо ему быть одному. А выйти я могу, дяденьки. Возьму и выйду, и ничего не сделаете. А, дядя Егор?

— Может, может,— закивал Стрешин.

— А ты что скажешь, дядя Кузьма?

— Может, она может,— подтвердил Рякин.

— И допрашивать их не надо, я сама про них все расскажу.

Губернатор, к вящему своему изумлению, увидел, что его личный телохранитель покорно кивает Аше.

— Спать отведете да накормите,— повелительно сказала она.— А ты, губернатор, прыгни.

— Куда прыгни?— тупо спросил Бороздин.

— Да хоть на месте. Можешь?

— Знаешь что, Аша,— очень тихо сказал губернатор,— ты все-таки не забывайся, хорошо? Не то я такое волчье слово скажу, что тебя и беременную выпорют.

— О как,— спокойно ответила Аша.— Мне бы, дуре, давно догадаться. Никакой моей власти над тобой нет. Лаской еще могу что-то, а командой — никак. Значит, ты самый и есть, давно бы поняла. Все случая не было — приказать да обломиться.

— Ладно,— сказал губернатор.— Время позднее. Идем спать.

— Смотри, губернатор,— сказала она.— Не жалуйся потом. И помни: если я пойму, что земля встает,— все равно уйду, у тебя надо мной тоже власти немного.

— Кое-какая есть,— возразил губернатор и за руку повел ее в спальню. Он знал, что к утру восстановит логику в пошатнувшейся картине мира и надумает, как быть с Ашей и с ребенком. Дождь усиливался, и резиденция, казалось, мелко вздрагивала под его внезапно налетающими порывами.

В его спальне на первом этаже она как будто немного успокоилась. Ушла эта жреческая страстность, она снова была его Аша — покорная и медленная.

— И что ты скажешь?— спросил он мягко.— Как мне понимать всю эту ерунду?

— Да чего уж теперь понимать,— сказала она.— Вытравлять его поздно, да и не дам я. Волкам нельзя вытравлять. А у меня другого не будет, сама знаю. Надо мне в Дегунино идти.

— В Дегунино?— переспросил он, не понимая. Что-то он сегодня уже читал о Дегунине.— С какой радости?

— Старшие наши там живут. Тетка моя там. Если скажут, чтоб осталась,— значит, можно, значит, не сбудется еще. А если нельзя, уйду отсюда. Может, если куда в горы уйти, тихо жить, то не страшно.

— Подожди. Можешь ты мне объяснить все с самого начала, как оно есть?

— Ох,— она села на кровать.— Что ты еще не понял? Я сама не знаю ничего. Кто родится, чего натворит — этого мы никогда не знаем. Мы про детей своих одно знаем: волк будет или не волк. А этот будет всем волкам волк, и от него всем конец. Я и чуяла, что конец. Думаешь, знамений нет? По всему видно — все из последних сил скрипим, по дну скребем. Но как-то я верила все, что обойдется. Столько раз обходилось.

— Подожди. Кому от этого конец? Нам, вам, всему свету?

— Нет, свету-то ничего не будет. Мы же не свет, как ты не понял-то, губернатор? Это я всю жизнь тут сижу, колесу молюсь. Ты ездил, мир видел,— должен как-никак понимать, что здесь все не так. Третью тысячу лет бережемся — все думаем, не будет ничего, если с круга не соступать. Весь-то мир сколько раз уж кончился да начался, а у нас все то же. Одного только нельзя — нельзя, чтобы один из ваших любил одну из наших; это старая тайна, наши все знали. Это с Рюрика еще. Как пришел Рюрик, так и запретили.