Андрей Гуляшки - Три жизни Иосифа Димова

– Поздравляю тебя с высокой наградой! Я нахмурился и ничего не ответил.

Мы помолчали. Потом Досифей спросил:

– Что будешь делать дальше?

– Двух вещей я уже не смогу делать, – ответил я. – Во-первых, вернуться в мой институт, даже в качестве главного конструктора. Во-вторых, сесть за свой рабочий стол. И потому я решил взять отпуск и под предлогом, что уезжаю на какой-нибудь известный курорт, махнуть на дальний север. Поеду на север, осяду в каком-нибудь небольшом селении и буду заниматься простым делом. Например, стану учителем математики, буду учить детей сложению и вычитанию. Как знать, может, при таком образе жизни я смогу успокоиться. Может, оторванность от мира и тишина помогут мне установить подлинную причину моего заболевания. Но даже если это не удастся – черт с ним! Уеду на рудники Антрактиды и до конца жизни буду рудокопом.

– А вот я кое-что открыл для себя.

– По-моему, дорогой друг, ты идешь по неверному пути, он тебя никуда не выведет. Но ничего, действуй, развевай знамя обанкротившегося рыцарства! Пользы тут мало, но есть по крайней мере красота, как в старинной песне или средневековом гобелене. А я завтра же трогаюсь в путь.

Посмотрев на часы, я встал.

– А как же Эм-Эм? – многозначительно спросил Досифей.

– С ним я как-нибудь справлюсь, – сказал я и вздохнул-. Вернувшись домой, я первым делом решил вывести из строя Эм-Эм. Я пошел в лабораторию и поменял местами проводники слабого и сильного напряжения. Потом надел белый халат, встал возле стола спиной к электрическому табло и позвал Эм-Эм.

– Эм-Эм, – сказал я. – Подай мне наконечник проводника слабого напряжения!

Эм-Эм различал наконечники по цвету. Сильное напряжение обозначалось красным цветом, а слабое – желтым. Теперь наконечник сильного напряжения был желтый, и Эм-Эм потянулся к нему. Яркая вспышка озарила комнату, раздался оглушительный треск, запахло гарью. Глаза робота в миг погасли и стали похожи на холодные безжизненные стеклышки. Он действительно превратился в железный ящик.

Я открыл его „череп”, вынул из транзисторного электронного „сознания” памятные связи, соединяющие его с собратьями и главным кибернетическим мозгом КМ (Магнусом), а на их место вставил другие памятные связи, которые будут соединять его только с людьми и поставят в исключительную зависимость от человеческой воли. Затем я сменил перегоревшие пробки, вставил новую батарею и нажал на пластмассовую кнопку в левом ухе робота. Глаза Эм-Эм вновь засияли, их свет, казалось стал мягче дружелюбнее.

– Как ты себя чувствуешь, Эм-Эм? – спросил я как можно более безразличным тоном.- О, хозяин, – отозвался Эм-Эм своим бесстрастным металлическим голосом,- все мои системы в отличном состоянии, напряжение нормальное, в блоке памяти абсолютный порядок. Могу вам процитировать по памяти слово в слово речь первого министра на сегодняшнем митинге во дворе завода вертолетов. Только…

– Погоди! – прервал его я. – Я ведь предупредил, что не смогу приехать…

– Вы предупредили, но первый министр сказал: „Большое дело! Утро и без петуха наступит!”

– Ишь ты! – мне была безразлична вся эта суета сует, но слышать такие слова было неприятно.

„Он сделал свое дело – сказал первый министр. – Теперь слово за политикой!”

– Интересно! – сказал я с улыбкой. В сознании всплыла мысль: Скорее на север, подальше отсюда!”

– „Тем более, – продолжал первый министр, – что, по сведениям КМ Магнуса конструктора напоследок одолевают не совсем здоровые настроения, это, кстати, в какой-то мере свойственно его типу людей!”

„Деликатно сказано”, – подумал я и засмеялся недобрым смехом.

– А что еще сказал первый министр?

– „Но мы наградим его, и он непременно успокоится, войдет в рельсы. Эти люди на редкость чувствительны к наградам!”

– Так, – заметил я и задумался. Несколько минут я сидел молча, постукивая пальцами по столу и вглядываясь в темный квадрат окна. Потом обернулся к роботу и спросил:

– Что еще ты скажешь о своем состоянии, Эм-Эм?

– Я чувствую себя прекрасно, как никогда, хозяин, одно только не дает мне покоя, – он взглянул на ладонь своей правой руки, – не помню, когда и как я получил эту безобразную рану. Прямо вся краска слезла на руке.

– Ерунда! – сказал я. – О таких мелочах не стоит думать. Это дело поправимое. – Взяв кисть и краску, я заботливо выкрасил обгоревшую часть. Готово! – сказал я. – Теперь рука у тебя как новая, будто только что с фабрики. Поздравляю!