Эжен Ионеско - Наедине с одиночеством. Рассказы

Ко мне подошел старик.

— То, что вам привиделось, — сказал он, — произошло несколько веков назад. Эта площадь называется Площадью Революции. Будущей, ближайшей вероятно. Возвращайтесь к себе. Сегодня есть другие институты, против которых мы собираемся бороться. Но не сейчас. Быть может, завтра. А может, это было вчера. Одному моему предку в уличной схватке разбили голову, другой тоже сражался на этом самом месте. Первый умер намного позже. Умер у себя дома. Говорят, его отравила жена. Но это ведь не имеет никакого отношения к политике.

Поддерживая меня за локоть, старик довел меня до конца площади, и я оказался на улице, что вела к моему ресторанчику.

Одуревший от пережитого — оглушенный обрушившимся на меня шумом, пораженный видом лежащих тел и количеством ударов, которые люди наносили друг другу у меня на глазах, с душой, полной ужаса, я открыл дверь ресторанчика. В зале никого уже не было, оставалась одна лишь официантка.

— Где клиенты в стеклянных гробах? Погибли?

Она обеспокоенно посмотрела на меня.

— Они поели, ушли, быть может, перессорились и где-нибудь подрались, а может, придут вечером выпить аперитив, поболтать, поесть. Я не слышала никакого шума.

— Посмотрите, у меня руки обагрены кровью, — вдруг заметил я, — а я ведь никого не убил.

— Это же краска! Вы, наверное, дотронулись до свежевыкрашенной стены. Дайте мне ваши руки, я вытру их влажной тряпкой.

Она смотрела на меня с состраданием.

— Вы не в себе. Нервы у вас не в порядке.

— Это вы не в себе, коль так спокойны. Вы не знаете, что происходит вокруг вас. Да и сам я знаю об этом совсем немного, совсем немного.

— Вы слишком одиноки, мсье.

— Я окружен людьми, я окружен толпой. Толпой или пустотой.

Вытирая мне руки, она повторяла:

— Вы одиноки, вы просто слишком одиноки. Вам нужна женщина. Я могла бы…

Она обняла меня и поцеловала. Инициатива должна бы исходить от меня, подумал я. Но это было так сладко. И казалось таким настоящим, таким реальным.

Она перебралась ко мне. Кровать была достаточно большой. Места хватало. Это было очень приятно — видеть утром обнаженную женскую грудь, освещенную солнцем. Но иногда ее вид пугал меня. Как-то у меня была бессонница, а она спала, слегка посапывая, рубашка задралась вверх. Женские половые органы всегда казались мне чем-то похожим на рану внизу живота. Нечто вроде пучины, пропасти, но больше всего это напоминало мне открытую рану, огромную, глубокую, неизлечимую. При виде этой раны меня всегда охватывали жалость и страх: пропасть, да, пропасть. Я осторожно укрыл ее. Она не проснулась. И я вновь принялся ходить по спальне, по квартире, как лунатик. Курил сигарету за сигаретой, я, уже давно переставший курить, до тех пор, пока, побежденный усталостью, не лег, съежившись на краю моей половины кровати, стараясь держаться как можно дальше от этой раны, пытаясь забыть о ней. И наконец заснул на правом боку.

Несмотря на то что в ресторане Ивонна тяжело трудилась, она взяла на себя всю работу по дому, и я распрощался с домработницей. Соседи немного успокоились, видя, что со мной живет женщина. Приветливо улыбались при встрече. Теперь я казался им менее странным. Она нравилась мне, эта женщина, с улыбкой, излучавшей здоровье, хотя нередко ее лицо омрачала усталость. По утрам она пела в ванной. Я никогда не пел. Даже не насвистывал. Я стал добычей сострадания, которое, однако, не находил оправданным.

Когда я просыпался утром раньше нее, я чувствовал глубокую радость, которой давно уже не испытывал. Во мне оживало воспоминание, полусветлое, полумрачное. Это было что-то очень далекое и одновременно бесконечно близкое, очень странное и очень знакомое, правдивое и иллюзорное, то было… давно, давно… И потом одно событие… я никак не мог вспомнить, что же произошло. Иногда я спрашивал себя, не были ли мы, она и я, началом нового, восстановленного мира. Мира без расселин и пропастей. Прочного, удавшегося Богу. Мои ученые друзья говорили, что Бог пробовал создавать Вселенную двадцать семь раз, так указано в каббале. Может быть, это — двадцать восьмой раз, может, теперь получится лучше. Какие они были, эти другие сотворения? И когда ему наконец полностью удастся? Похоже было, что он решил отказался от этой идеи и не мешает нам падать в пропасть несуществования. Мы находимся на сомнительном, ненадежном острове, нет никакой гарантии, что он будет присоединен к окончательной Вселенной… На рассвете, когда она еще спала, я каждое утро видел похоронные процессии — фантастические похоронные процессии, с цветами и венками с разными надписями, они шли и шли у меня под окнами — господа в черном, в шляпах с высокими тульями и дамы в траурных платьях, под вуалями. Однажды я разбудил ее: