Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

По обыкновению я всё же измерил шагами наш остров. Он оказался 84 шага в длину и 27 – в ширину, точно таким, каким был вчера…

К обеду горы просветлели, будто чётко проявившись на фотобумаге и словно выступив вперёд.

Воздух, приносимый с их стороны из распадков, был по-прежнему теплым и влажным. И только от реки тянуло осенней прохладой, да отдельные клочья тумана всё ещё висели над водой.

– В туман глиссер вряд ли придёт, – высказал предположение Вовка Ращупкин у меня за спиной, когда я, сидя у палатки, глядел на реку.

«Да, – подумал я, – вряд ли…» – и в эту же минуту послышался неблизкий, стелющийся по воде, но ясно различимый шум мотора, который постепенно приближался и нарастал, теряясь иногда на невидимых нам поворотах…

Минут через десять мы увидели стремительно летящий вверх по течению глиссер, разгоняющий своим почти невидимым «кругом» – огромным пропеллером сзади, не такие плотные и частые уже остатки тумана, из которого он, как из облаков, весь сверкающий стёклами рубки, лихо вырулил на чистый простор посреди реки.

Сбавив скорость и осев при этом в воду, он направился к нашему берегу…»

Желтовато-рыжий колонок, прижатый в кулёмке небольшим бревёшком посреди хребта, был ещё жив и, увидев подходящего к нему человека, заметался… Вернее, попытался это сделать – быстро перебирая лапками и бросая видимую мне переднюю часть тела то вправо, то влево. При этом задняя его половина была абсолютно недвижима.

«Значит, перебит позвоночник. И попал он в ловушку, судя по всему, совсем недавно, не более часа назад», – определил я, подойдя уже вплотную.

Колонок, оскалив пасть, злобно зашипел, а потом то ли от испуга, то ли от безысходности начал вдруг жадно пожирать ещё оставшуюся перед ловушкой приманку – потроха рябчика, почти тут же срыгнув съеденное на снег.

На любое моё движение он выгибал вверх шею и, приподнимая голову, скалился, шипел, сверкал бусинками глаз… И в этих, совсем не злобных тёмных капельках застыла безысходность. И, честно говоря, я не знал, что делать? Пойти дальше по путику – оставив его здесь околевать, а потом вернуться за скрюченной замёрзшей тушкой, какие мы обычно и вынимаем из ловушек. Однако неизвестно сколько будут длиться его муки – день сегодня не очень морозный. К тому же уже под вечер, возвращаясь назад, придётся протопать несколько лишних километров…

Отпустить зверька, приподняв бревёшко, притиснувшее его к такому же нижнему, тоже вряд ли имело смысл. С перешибленным хребтом – он не жилец, а лёгкая добыча, даже для любой мелкоты.

«Может, просто уйти, не настраивая эту кулёмку до следующего раза? Но шкурку могут попортить грызуны или вороны. Вон, кстати, а вернее – совсем некстати, одна из них уже внимательно следит за всем происходящим, сидя на суку недалёкого дерева. Если я уйду – она ещё живому ему выклюет глаза, добираясь до желанного мозга…»

Колонок вдруг вытянулся и затих. И в этой первозданной, чистой тишине, когда был слышен только лёгкий шорох осыпающегося с тяжёлых еловых лап, колеблемых несильным ветерком, снега, я вдруг с какой-то сосущей сердце безысходностью ощутил всю отчаянность момента, когда надо все же принимать решение. И хриплый вороний карк показался мне особенно зловещим. Будто это я сам, подобно Прометею, был прикован к скале, а огромный орёл был готов растерзать мою печень.

«Да, поистине право выбора – наказание Божие…»

«Каково же ему сейчас?» – переключился я уже на колонка, искренне жалея зверька. И чтобы проверить, не умер ли он от чрезмерного стресса, протянул к нему ствол малокалиберной винтовки. Колонок мгновенно, словно только этого и ждал, вскинул голову и схватил конец ствола мелкими острыми зубами. Мой палец почти автоматически нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал приглушенно, как детская бумажная хлопушка. Зверёк очень плавно, разжав пасть, уронил голову на снег, – затих, теперь уж навсегда.

Тонкая струйка крови, сочащаяся из уголка всё ещё оскаленной пасти, растекалась неровной «кляксой», окрашивая в алый цвет чистый нетронутый снег и рыжевато-жёлтую шерстку зверька на его груди. И я вдруг с ужасающей тоской почувствовал, что остался не только один на один со смертью, но и вообще – один. И не только среди этих насупившихся отчего-то гор, какой-то вязкой теперь тишины тайги, но и – в мире. И так мне от всего этого стало тошно, что хоть волком вой!.. И, честное слово, завыл бы, если б умел это делать…