Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

— Вот я перед вами, — повторил Федор, не поднимая глаз. На этот раз в зале царило молчание. — Не потому, что в городе туго пришлось, жил там хорошо. А душа тут жила, в колхозе. Звал жену в письме в город — и все боялся, что приедет. Когда получил ответ, чтоб не ждал ее, — гора с плеч свалилась. Вот… не знаю, кто как поймет…

Федор замолчал, медленно, тяжело поднял глаза. Колхозники сидели не шевелясь, только Семен Вершин часто моргал глазами и мял в кулаке свою лисью шапку. Варвара сидела в заднем ряду и смотрела себе под ноги. Лицо ее было бледно, тонкие ноздри чуть вздрагивали.

— Насчет Семена Вершина что скажу? — опять начал Крутояров, обводя всех глазами. — Он, как сорока: садится на хребет обессиленной скотине и рвет мясо клочьями. А так сорока вроде и безобидная птица. У меня с работой промашки выходили… Не справлялся, понял теперь… Уходить с работы не хотелось: гордость дурацкая — что, мол, неужели не могу? Выходило, что не могу. Да чего бригаду довел — людям стыдно было в глаза смотреть… А Вершин тут как тут: «Ты у нас, Федор Тихоныч, правильный бригадир. А что люди болтают — плюнь и разотри, всем не угодишь. Пойдем ко мне с устатку пропустим по чарке…» Ну и шел, пил… А там до сена разговор доходил…

Колхозники заволновались, зал зашевелился. Кто-то уже встал и начал что-то говорить. Но Федор, качнувшись, громко продолжал, покрывая своим голосом возникший шум:

— Чего греха таить, что было, то было: будто и не видел потом, как родственники Вершина возами колхозное сено возили…

Колхозники сразу умолкли, пораженные не столько словами, сколько громким, твердым голосом Федора. А он, секунду помедлив, продолжал уже тише:

— Тогда на собрании кто-то говорил: судить, мол, Федора надо… С радостью принял бы это как должное. А вы… вы страшнее определили — выгнали из колхоза.

Голос Федора дрогнул, голова как-то неестественно дернулась, и он опустил повлажневшие глаза. Несколько минут длилось молчание.

— Эк, стелит… — визгливо хихикнул вдруг Вершин, глуповато моргая белесыми глазами. — Ему бы тюрьма-де лучше… И Вершина во всем обвинил: мол, сено он самовольно…

Со всех сторон колхозники зашикали на Семена Вершина:

— А ты молчи… Прокурор выискался…

— Тогда защитником был…

— Истинно — сорока, как Федор гутарит… Стервятник…

— Его бы из колхоза-то турнуть…

— Дайте сказать человеку…

— Говори, Федор…

— Что тут долго говорить? — продолжал Федор, когда шум немного утих. — Все уже сказал. Как получил письмо от Варвары — свет другим показался. Решил: прикоплю денег от зарплаты, внесу в колхозную кассу за убыток… за сено. А вам… и жене… спасибо за науку. На всю жизнь отметка теперь. А только нету у меня пути из колхоза…

Федор замолк и опустил голову, точно ожидая приговора.

Варвара в углу кусала край цветастого полушалка.

В зале долго стояла тишина.

— Кто, товарищи, желает высказаться? — спросила Мария Степановна.

— Как правление решило?

— Правление само собой, а как ваше мнение…

Сердце Федора тяжело отсчитывало удары. Там, в углу, так же гулко стучало другое, женское, сердце. И им обоим казалось, что этот стук слышат все, сидящие в клубном зале.

Федор смотрел куда-то в одну точку и думал, что молчание длится уже много часов, а он стоит… и ждет… И неизвестно еще, что будет, когда молчание кончится…

— Ну что ж, разрешите мне пару слов сказать, — послышалось, наконец, с середины зала…

С собрания расходились за полночь. К Федору кто-то подходил, что-то говорил, но он никого не видел, ничего не соображал. Пошатываясь, как пьяный, он спускался с высокого клубного крыльца, так и забыв надеть шапку. Где-то: еще в зале, или уже на крыльце — Федор не помнил — мелькнуло красное, кисло улыбающееся лицо Семена Вершина и растворилось в черной мгле. Скорее всего это было уже на улице.

Из Назаровки возвращались поздно. Мерзлый снег поскрипывал под ногами. Федор широко, по-хозяйски, шагал по узкой, протоптанной в снегу тропинке и с удовольствием прислушивался к звуку шагов. Так радостно и весело скрипеть под ногами снег мог только в родной деревне.

Вдруг Федор обернулся, сильно обхватил за плечи Варвару и прижался лицом к ее холодной, густо заиндевевшей на морозе щеке. Иней тотчас же растаял от прикосновения Федора, и он ощутил теплую приятную мокроту на лице жены. А может быть, Варвара плакала…

— Федя!.. Ты чего? Люди сзади идут…

Федор поцеловал жену в твердые морозные губы.