Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)

Барабаны умолкли, князьки поднялись с земли, встали в один ряд слева у трона.

Поднялся Маметкул, шагнул под развевающееся справа от Кучумова трона зеленое знамя ислама.

Снова загудел барабан.

Палач перерезал веревку, которая держала концы шестов, и те, рванувшись вверх, перевернули жертву вниз головой, раздвинув ей ноги.

Палач поднял меч и с силой опустил его, развалив жертву надвое.

Затем поднес окровавленный меч Маметкулу, держа его перед собой за оба конца.

Маметкул принял меч, прокричал:

— Клянитесь, что ваши сердца будут так же преданы великому хану Кучуму, как сердце этого воина. Что ваша кровь будет так же пылать ненавистью к врагам великого хана Кучума, как пылала эта горячая кровь, теперь с радостью отданная любимому хану… Клянитесь!

Князья один за другим подходят к Маметкулу, целуют окровавленную саблю.

— Князь Семар клянется.

— Князь Роман клянется.

— Князь Бояр клянется.

Хан Кучум воспринимает обряд клятвы с удовлетворением: карача оглядывает князьков хмуро и недоверчиво.

…Струги под парусами шли ходко.

Берега были охвачены осенним багряным румянцем.

Вдали выступили утесы, которые с каждой минутой все больше расходились в стороны, и вдруг разом за ними распахнулась водяная ширь.

— Иртыш-батюшка! — полной грудью вздохнул Ермак.

Казаки сняли шапки, кланялись великой реке, черпали горстями воду и пили.

— Студена!

В лицо ударил холодный ветер…

Казаки стали поеживаться…

— Не замерзай, братцы, Кучум шатры теплые припас для нас! — проговорил весело Черкас Александров.

— В битве согреемся, — расправил плечи Болдыря. — Ударим — или Сибирь наша, или со стругов — прямо в рай. Чего казаку пугаться.

Шумел, галдел казачий круг. Возбужденные, злые, измотанные, обросшие, израненные казаки столпились вокруг своих атаманов. На многих надеты татарские шлемы, кольчуги, шапки, пояса, сабли.

Моросит дождь, под сапогами казаков хлюпает грязь. Городок Атик, где остановились казаки, мал и тесен. А на другом берегу реки возвышается Чувашев мыс — царство Кучума. Там виднелись татарские всадники и люди, рывшие землю.

— Темной ночью сесть на струги и бежать на Русь! Вот она — стылая осень, а за ней зима. Ни один казак не доживет до зеленой травы.

Глухой рокот, словно ветер, пробегал по кругу.

— Ране не погибли, а ноне погибнем тут, и костей ворон на Дон не снесет.

— На черта нам Кашлык?!

— Все ханское богатство в нем!

— Да почто все-то? — Федька Замора выскочил вперед. — Мало других городков? Прощупаем еще пару-тройку, да и домой!

— Верно-о! А то зачнутся морозы — околеем тут!

— А куда домой-то? К Строгановым? — выступил Савка Керкун. — Так они за припасы, за всякое снаряжение спросят. А ни золота-серебра, ни мягкой рухляди для расчету с ними у нас пока нету.

— А можа, на Волгу? На Дон?

— А тама стольник Мурашкин ждет со стрельцами! Забыли!

Федька Замора невольно потер шею.

— Что, царский топор чуешь? — спросил Ермак.

Казаки загоготали.

Ермак встал. Вышел на середину круга. Снял шапку, поклонился на четыре стороны. Шум и гам пошел на убыль.

— Кто тут про морозы говорил? Верно, околеем, коли назад двинемся. Навстречь воды до ледостава нам не выгрести.

В гуще людей угрюмо сидел Анфим Заворихин. Рядом с ним — тощий казачишка по имени Осташка.

— Казаки! — сорвался он с места. — Ежели Кашлык не взять, а из Сибири этой проклятой не уйти… что же тогда получается? Пораскиньте-ка головами, у кого есть, ну-ка?!

Гам и говор стали будто волной откатываться, утихать.

— А то получается, казаки, что завел нас сюда Ермак-атаман на погибель, на смерть лютую!

Притих казачий круг. Зловещая тишина эта могла обернуться и так, и этак. Ермак понимал, что время терять не надо.

— Спасибо тебе, Осташка, что круг угомонил, — сказал он. — Значит, выбор у нас, казаки, один — кровь с носу, а Кашлык брать надо. Неужто отсель своротим? Предадим те, что головы сложили, тех, кого по именам выкликали, сосчитывали… предадим? Другой раз закопать их хотите? Казачья клятва от века нерушима. И слава наша вознесется на том холме! Вся Русь поклонится нам. Попы в церквах помянут. От отцов к детям пойдут наши имена.

— Нет у нас возвратного пути. Один только — чрез реку.

— А если не удержимся?

— Псы скулят, а не люди. Если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться?

Казачий круг постепенно успокаивался. В разговорах появилось размышление.