Андроник Романов - 1надцать (сборник)

К семи я приехал на Тульскую, зашел на рынок, купил большой букет бордовых роз и отправился к ней. Поднялся на лифте до девятого. Два этажа пешком вниз. Положил розы под дверь, нажал кнопку звонка и – кубарем на шестой. Через пару секунд услышал звук открывающегося замка, мгновение тишины, и – ее голос (она ахнула) – я затаил дыхание, – шелест целлофана, – дверь захлопнулась. Я осторожно на цыпочках поднялся по ступенькам на этаж выше. Цветов перед ее дверью не было.

Я вышел из подъезда и пошел к метро. Со мной было ощущение маленького праздника, доброго самодельного чуда. Теперь, думал я, у нее есть свой букет бургундских роз.

Возле входа в метро стояла телефонная будка. Я зашел в нее, снял трубку и набрал номер Вербицкой.

– Привет, – сказал я, когда она сняла трубку. – Получила цветы?

– Да. А кто это?

– Тебе они понравились?

– Да, очень. Я тебя знаю?

– Нет. Не думаю. Какая разница?

Лика молчала.

– Ничего дурного, – сказал я, – Я, типа, твой ангел.

– Ну уж, и ангел, – в ее тихом голосе появилась улыбка.

– Ну, типа да, – улыбнулся я в ответ. – Подробностей все равно не будет. Захотелось тебя поддержать. Вот, подарить цветы. Ты же их хотела. Слушай, мне пора. Могу позвонить позже, если хочешь.

– Хорошо, – сказала она.

– Тогда до вечера, – я повесил трубку.

Вечером, где-то, в половине одиннадцатого, стоя на лестничной площадке третьего этажа нашей общаги, я накручивал пластмассовый диск цельнометаллического телефона-автомата, набирая ее номер. Она ответила сразу, говорила с заметным волнением, чувствовалось, что ждала моего звонка. Сказала, что уже легла, устала за день. Я попросил рассказать, как она прожила этот день, о чем думала, чего боялась, чего хотела. И мы говорили долго. Я слушал и задавал вопросы. Когда она наговорилась, и голос ее стал спокойным, ровным и немного вялым, я рассказал ей старую легенду, вычитанную в «Бхагавад-Гите». Под нее она и уснула. Я повесил трубку.

Так продолжалось целую неделю. Периодически она пыталась выяснить, кто я, задавая наводящие вопросы, и, не добившись ответа, обижалась или делала вид, что обижается. Мое нежелание разоблачаться позволило раскрыться ей самой.

Ровно через неделю, набирая знакомый номер, я вдруг подумал, что это входит в привычку и скоро, видимо, нужно будет решать, что с этим делать дальше. В хрупкой Лике обнаружилась удивительная воля к жизни. Я возбуждал в ней живой, и уже не платонический, как мне хотелось первоначально, интерес.

Монета, привязанная к суровой нитке, с характерным лязганьем провалилась в нутро аппарата, и я услышал:

– Привет. Я ждала твоего звонка.

– Хорошо. Как прошел день? Рассказывай.

– А можно мы сегодня не будем об этом говорить?

– Хочешь побыть одна? – я приготовился повесить тяжелую пластмассовую трубку на металлическую рогатину поржавевшего рычага.

– Нет! Не уходи.

От этого «Не уходи» у меня как-то странно толкнулось сердце. Это «Не уходи» никак не вязалось с моим принципиальным для нее инкогнито. Сдерживая эмоции, я спросил, как можно более отрешенно:

– О чем хочешь поговорить?

– Ты когда-нибудь занимался сексом по телефону?

Линия подбородка выдает вернее всего. Смотришь на свое отражение в темном стекле айфона и замечаешь все то, что публично в себе ненавидишь, то, с чем на самом деле давно уже смирился: мрачное от хронического недосыпа усталое лицо человека, продолжительное время не поднимавшего на регулярной основе ничего тяжелее чайника. Того, кому надо бы меньше жрать, начать-таки отжиматься, качать пресс, завести женщину. Обязательно уточняешь: для регулярных заплывов на долгие двух-трехчасовые дистанции. Это – метафора. Хотя бассейн – тоже – здравая мысль.

Идея покончить с одиночеством оформилась в июне, месяц тому назад, когда, плавно прокручивая ленту фейсбука, я увидел фото молодой парочки, странной даже для этого виртуального кладбища остатков веры в человечество. На юноше был светлый клетчатый пиджак, под ним – белая хлопковая сорочка с голубым шейным платком, а на голове – маленькая зеленая шляпа с короткими полями. Его подруга – вся в белом, усеянном мелкими синими цветочками, сарафане, с неожиданной подростковой невидимкой в коротких стриженых волосах. Юноша был сыном моего старого приятеля, с которым мы водили дружбу еще с институтских времен.