Алексей Егоров: Радио Пустота

– Нет, – соврал я и сразу вспомнил один из своих преведущие радио эфиров. В ту ночь я захватил с собой бутылочку коньяка:

Ну, вот и все. – Говорил я, потягивая прямо из кофейной кружки, напоминая себе, что утром нужно не забыть убрать за собой пустую бутылку, – Я действительно принял решение, и я сегодня покончу с жизнью. Но вот в чем проблема, так это в способах и возможностях осуществления моего тяжкого плана. Как? Сначала я представлял себя болтавшимся на тугой, пеньковой веревке под потолком на крюке, где раньше красовалась мамина люстра. Где то я читал, что у повешенных случается эрекция, и это в лучшем случае, ну а внешний вид повешенного вряд ли внушает благоговения. Да и этот синий шов от веревки у покойного….нет, это точно не мое. Можно конечно вскрыть себе вены. Но так как ванны у меня нет, а воспользоваться ванной друга это и подло и не очень – то красиво. И где то я прочел, что вскрыть вены можно и воспользовавшись маленьким тазиком с водой. Но вот где мне с ним расположится? На балконе… не удобно, на постели… да блин….все одеяло кровищей выпачкаю. Да и вообще, мама придет, а я сижу, к примеру, на кухне. Синеватого оттенка, глазки закатил, и ручонки свои в тазике с кровью вымачиваю….блеск! Наесться снотворного, да я в нем не разбираюсь. А может под поезд, да….пожалуй силы воли не хватит. Вот же говно, просто зла не хватает. И так было всегда. Всегда, сколько я себя только помню. Я всегда был неудачником. Лузером! Вот теперь я даже с жизнью расстаться по человечески не могу. Не могу. Порой мне кажется что истоки моего поразительного невезения уходят в глубину веков. И как мне бы не хотелось раздувать из этого особо пафосный туман, все же мне ясно видится лузерство всех моих предков, ну по мужской линии, это точно. И если ты лузер, зачем плодить себе подобных? Но пусть вопрос этот повиснет немым оттиском во времени, и не мне о том судить. Хотя как то бабушка все же рассказывала мне о том, что вышла за муж за полного идиота.

– Он, – неспешно говорила она, сдабривая сметаной свежее сваренный борщ, – даже когда на фронт собирался, вместо горсти родной земли завернул в платочек овечьего дерьма. И когда все бойцы, аккуратно развернув свое сокровенное, вдыхали аромат родной земли, за которую они и пришли сюда умирать. Дедушка твой непутевый, довольствовался непонятными для однополчан дурно пахнувшими кружаликами-какулями.

– Это у нас земля такая, плодородная, – отмахивался он, жирная, комковая… не земля… перегной!

– И шел воевать, за овечье дерьмо!

Да и про отца дедушкиного она тоже рассказывала:

– Еще тот …., – посмеивалась она, моя тарелку, после вкусного своего свеже сваренного борща. – Тогда все и всегда воевали, и не понятно уже и что там за война была в очередной раз, но он тоже ушел. А через неделю пришла похоронка, дома поплакали, поплакали да и решили что надо как то жить дальше. Выстроили новый дом, вышли за муж, родили детей….а он….сука….взял и вернулся. И сказать то нечего, уж подвез так подвез.

– А про детство? – Весело хихикнув, отозвался мой телефонный собеседник, – на прошлой неделе ты в прямом эфире рассказывал про свое детство, помнишь?

– Мама как то отправила меня на фазенду. – говорил я в микрофон, – И не то что бы это была каторга, так, супер лайтс. Но миссия данного предприятия складывалась к тому, что бы тетушка, хозяйка фазенды, и по совместительству сестра отца, сделала из меня за лето человека. Вы не подумайте что человеком я не был, я просто был неудачником.

– Она, – многозначительно повторяла мама всю дорогу, очень воспитанный и начитанный человек, – и почему то все время тыкала мне пальцами в спину, может просто хотела пропихнуть эту ценную информацию в меня, пока не известным мне способом. А может просто нервничала.

– Она, – повторялась мама, – очень религиозна. И я не зная, что это такое, запросто улыбался и посасывал что то, так бережно завернутое мамой в бумажку.

Тетушка оказалась еще та….с первого же дня она запретила мне есть мясо. Вкушать, так она называла то, что я собирался сделать с аппетитным кусочком сырокопченой колбаски.

– Это, – и она тыкала свои длинные заготовки в колбасу, – вкушать нельзя!

Я не ерипенился, потому как очень уж мне хотелось стать человеком. Хотя и тетушка позже мне стала казаться вполне сносной личностью, конечно не без женской придури, но вот только ночью с ней происходили какие – то метаморфозы. Как – то я даже пронаблюдал весь этот процесс. Тетушка брала шланг от стиральной машины и бегала по огороду совершенно не разбирая где посажено, а где нет. Но я так хотел стать человеком, что в дела её эти мутные лезть не стал. Выпил пару кружек молока и пошел спать.