Алексей Егоров - Радио Пустота

И я понял это. Я понял что я, часть огромной, очень нужной и умной таблицы, с какими – то своими глупыми и не очень, формулами. Кто – то возводит меня в степень, кто – то делит на ноль. Одни пользуются моими формулами для получения результатов в своей ячейке, другие, подсказывают свои формулы, что – бы мне легче было что – то просчитать. Одни делят, другие умножают и приумножают, отнимают и прибавляют, высчитывают проценты и минимумы. Сводят дебет с кредетом. Вычисляют отношения и соотношения. Долю вероятности и вероятность случайности. Отображают долю реализации духовности, от товарооборота с душей. Считают, просчитывают и просчитываются.

А результат таков. Что ты есть, то и есть вокруг тебя. И я сразу понял что мне нужно делать. Я посмотрел на нее с тем же воодушевление, как люди смотрят на выбросившегося на берег кита. Я улыбнулся. Я вышел из кафе и пошел по теплой, еще свежей от дождя улице. Я прописал в своей ячейки улыбку и начал дарить ее во все стороны и веси. Делите ее, умножайте на нее, отнимайте ее у меня.

Возможно, я тоже не знаю таких хитрых или простых формул. Но я буду их искать.

И я намерен их отыскать. Даже если, они находится в самом потаенном уголке мироздания….. в моем сердце.

Директор отхлебнул из горла и поморщился, – По – моему он был больной на голову?

– Ага, философ доморощенный, – согласилась она.

В этот самый момент я и появился. Специально я этого делать не хотел. Так само собою получилось. Стоя у стены, меня потихонечку затягивало в их сторону. Уже вечерело. И в тот самый момент, когда тень от бутылки достигла моих ног, я и высветился прямо перед ними.

Директор побледнел. Она сначала вскрикнула и совсем с ногами забралась на стол. Но затем спустившись приблизилась ко мне вплотную. Поводила рукой сквозь меня и засмеялась:

– Вот тебе и ага, это же голограмма, сто процентов это компьютерщики с первого этажа шутят.

– За такие шутки, в зубах бывают промежутки, – скороговоркой пояснил директор и отхлебнул еще.

Меня такое положение вещей возмутило. Я насупился и выпалил все свое недовольство разом:

– Сами вы голограмма, – сказал я и сплюнул от досады.

Они на минуту замолкли, но, она подмигнула ему и продолжила, – еще и со звуком, вот до чего техника дошла. Что же, зачет!

– Дурацкий прикол, – пояснил директор, – я их премии решу, на десять процентов, не меньше. Или поувольняю.

– Значит так, – заорал я, – меня между прочим похоронили.

– А текст то хромает, – констатировала она, – тухляк Сухарев, полный тухляк.

– Так, значит, меня так и звали? – Спросил я и… начал растворятся в воздухе.

– Ты куда, Сухарев? – закричала секретарша, – вернись, мы тебе все простим.

Но я исчезал. В самый последний момент, мне показалось, что голос секретарши очень мне знаком. Этот тембр, этот… это же был голос Герды. Теперь я уже совершенно в этом не сомневался. Прозрачная пелена закрыла мои глаза и я очутился у стены с движущимся в ней свете. Стало тепло и уютно, как в кресле у камина.

Когда я открыл глаза, она все так же пела на сцене. Рядом важно восседал паромщик, единственное, теперь он держал в своих руках мою тетрадь.

– Что такое рай? Это, силой мысли, зарождающееся счастье. Есть только одно небольшое, но. Этим своим счастьем ты не должен причинить неудобств другим живым существам. И, казалось бы, условия то у задачки очень просты. Но, начиная творить рай у своих ног, ты медленно и верно созидаешь ад для других.

Что такое ад? Это бесконечное повторение ошибочных мнений, упакованных в блестящий фантик желаний. Попросту говоря, что русскому хорошо…

– Немцу смерть, – тихо добавил я и снова посмотрел на свою тетрадь в руках у паромщика.

– Неужели вы решили, что ангел действительно вытащит вас вот так, запросто, – назойливо просвистел где то у уха, Рабинович, – остерегайтесь такого рода посылов, голубчик, вы же в свете..

– Люстры, – уже злобно добавил я и нервно заерзал на своем кресле.

Герда перестала исполнять песню и зал захлопал ей. Я огляделся. Все было по-прежнему.

– Я объясню вам суть происходящего, – учтиво начал Рабинович.

– Может хватит уже, – огрызнулся я, – постоянно вы пытаетесь что – то мне объяснить.

– Это бильдергберский клуб, – паромщик аккуратно взял меня за локоть и развернул лицом к себе. Я хочу что – бы вы это понимали.

– Дело в том, – непринужденно и совершенно без тени сомнении, продолжил Рабинович, – раз в году, точнее на его исходе, все эти господа собираются в свой клуб. Закрытый клуб. Клуб для избранных.