Дон Делилло - Ноль К

– Иными словами, тебе помогут умереть. Но в данном случае, в твоем случае, пациент даже не болен.

– Один умирает сам по себе, а другому приходится.

Снова помолчали.

– Очень необычное ощущение. Смотрю на тебя и пытаюсь осмыслить: ты мой отец. Правда ведь? Я сейчас смотрю на своего отца.

– Что для тебя необычно.

– Человек, произносящий все эти слова, мой отец. Правда ведь? И он говорит: уйду вместе с ней. “Я уйду вместе с ней”. Правильно?

– Да, твой отец. А ты мой сын.

– Нет-нет. К этому я еще не готов. Ты слишком спешишь. Пока еще мне бы осознать тот факт, что ты мой отец. Твоим сыном я пока не готов быть.

– Может, тебе стоит это обдумать.

– Дай мне время. Я, пожалуй, смогу начать об этом думать, но позже.

Такое было чувство, что я вышел из тела. Вроде понимаю свои слова, но, кажется, не произношу их, а просто слышу.

– Сделай одолжение. Себе самому, – заговорил Росс. – Послушай, что я хочу сказать.

– По-моему, тебе промыли мозги. Ты стал заложником этого места. Поклонником культа. Разве не видишь? Старорежимный фанатизм какой-то. Только один вопрос. Есть тут харизматический лидер?

– Я позаботился о твоем будущем.

– Ты меня просто добил. Хоть понимаешь это?

– Ты будешь обеспечен. Принять или отказаться – решай. Но завтра ты уедешь отсюда, зная это. Машина заберет тебя в полдень. Насчет перелетов я договорился.

– Ты меня пристыдил, да просто уничтожил.

– По пути встретишься с моим коллегой, он расскажет тебе все подробно, передаст документы, которые могут понадобиться, – конфиденциальные документы, и тогда будешь решать, чем тебе дальше заниматься.

– Выбор за мной.

– Прими или откажись.

Я попробовал рассмеяться.

– А временны́е ограничения есть?

– Думай сколько хочешь. Неделю, месяц, год.

Он по-прежнему смотрел на меня. Десять минут назад этот человек ходил босой от стены к стене и размахивал руками. Теперь я понял почему. Заключенный мерил шагами камеру, все напоследок обдумывал, передумывал, гадал, есть ли в специальном блоке туалет.

– Артис давно об этом знает?

– Мы узнали об этом одновременно. Когда я решил, сказал ей сразу.

– А она что?

– Пойми, мы прожили вместе жизнь. И мое решение делает нашу связь еще крепче. Она ничего не сказала. Только так на меня посмотрела, что я передать тебе не могу. Мы хотим остаться вместе.

Тут нечего было возразить. И других вопросов на ум не приходило, хотелось выяснить одну только деталь.

– Здешнее начальство. Все сделает, как ты хочешь?

– Давай не будем.

– Ради тебя они на такое пойдут. Это ведь ты. Маленькая инъекция – большое уголовное преступление.

– Оставим это.

– А что взамен? Ты оформил на них завещания, доверенности? Передал им деньги, имущество – гораздо больше, чем они уже от тебя получили?

– Ты закончил?

– Это самое обыкновенное убийство? Эвтаназия, более чем преждевременная? Метафизическое преступление, о котором только философам рассуждать?

– Хватит.

– Умри на время, а потом живи вечно.

Я не знал, что еще сказать, что сделать, куда деться. Сколько я уже здесь – три дня, четыре, пять? – время уплотнилось, натянулось, перекрыло само себя, ни дней, ни ночей, ни окон, одни двери. Конечно, это место существует на грани допустимого. Он сам так сказал. Такое, сказал, нарочно не придумаешь. Вот основное положение, их положение, в трехмерном пространстве. Аккуратный символ недопустимого.

– Мне нужно посмотреть в окно. Нужно убедиться, что снаружи, за этими стенами и дверьми, что-то есть.

– Рядом со спальней гостевая комната, там есть окно.

– Ладно, забудь, – сказал я и остался сидеть.

Я-то думал, никакого окна нет, поэтому и заговорил про него. И тут, мол, всё против меня. Обложили человека со всех сторон, пожалейте!

– Ты, наверное, считал, все знаешь про своего отца. Это ты имел в виду, говоря, что я тебя добил?

– Не знаю, что я имел в виду.

Ты еще ничего не сделал, сказал отец. Еще не жил. Ты ведь просто убиваешь время. Я целенаправленно плыл по течению неделю за неделей, год за годом – отец, конечно, говорил об этом. Может, информация, которую он сейчас сообщил, помешает мне продолжать в том же духе? Влечься с работы на работу, из города в город.

– Ты слишком много на себя берешь, – заметил я.

Он вгляделся в мое лицо.

Контркарьера, говорит. Некарьера. Может, настала пора что-то изменить? У тебя своя мини-религия, ты исповедуешь непричастность – так он сказал.

Отец начинал злиться. Смысл слов был уже не так важен. Сами слова, энергия его голоса – вот что оформляло эти мгновения.