Мариша Пессл - Некоторые вопросы теории катастроф

Папа внизу прослушивал сообщения на автоответчике: свое, насчет ужина с Арни Сандерсоном, потом Арнольда Шмидта из журнала «Проблемы внешней политики. Новый взгляд», издающегося в Сиэтле, – тот шепелявил и последние четыре цифры своего телефона произнес абсолютно неразборчиво.

– Радость моя, ты у себя? Я еду из ресторана принес!

Я нацепила рюкзак, перекинула через подоконник одну ногу, потом вторую и неуклюже съехала наружу, зацепившись локтями. Повисела так минуту, глядя на кусты далеко внизу, осознавая, что легко могу убиться насмерть или как минимум переломать руки-ноги, а может, и позвоночник. И какие преступления смогу я разгадать, сидя в инвалидной коляске, на какие вечные вопросы найти ответ? В такую минуту полагается задуматься, а стóит ли оно того, – и я задумалась. Я подумала о Ханне, о Кэтрин Бейкер и Джордже Грейси. Представила себе Грейси на Паксосе, как он сидит с бокалом «маргариты» в руке у бассейна, сбоку – загорелые красотки рядами, словно сельдерей на блюде, а за ними плещет океан. Какими далекими показались вдруг Джейд, и Мильтон, и «Сент-Голуэй», и лицо Ханны уже расплывалось и меркло, как набор исторических дат, вбитых в голову к итоговой контрольной. Как одиноко и нелепо болтаться, уцепившись за подоконник… Я вздохнула поглубже и открыла глаза. Я уже больше не та трусиха, которая чуть что спешит зажмуриться. Если это – мой последний миг, а дальше все рухнет, я хочу все это видеть до последней секунды: всю огромную ночь, и каждую дрожащую травинку, и мелькающие за темными деревьями огни проносящейся машины.

Я разжала руки.

[481]

Выступающий, словно залитая лаком челка, козырек над окном столовой притормозил мой полет к земле. Правда, я ободрала левый бок о стену дома и кусты рододендронов, куда приземлилась, однако встала и отряхнулась, в целом вполне бодро. Теперь мне требовалась машина (если пробраться в прихожую за ключами, я рисковала столкнуться с папой). В голову приходило только одно: мне поможет Ларсон с автозаправки.

Через двадцать пять минут я ввалилась в магазинчик.

– Смотрите, кто пришел! – загремело по громкой связи. – Я уж думал, ты машину купила, а меня разлюбила.

Ларсон скрестил руки на груди и подмигнул мне из-за бронированного стекла. На нем была черная футболка с обрезанными рукавами и надписью: «Кот! Кот!» К стойке с батарейками прислонилась новая подружка: худющая, как штакетина, блондинка в коротком красном платье. Она жевала картофельные чипсы.

– Сеньорита, я по тебе скучал! – объявил Ларсон.

– Привет! – Я подошла к окошечку.

– Почему не приходишь меня навестить? Ты разбиваешь мне corazon ! [482]

Блондинка смотрела на меня скептически, слизывая соль с пальцев.

– Как дела в школе? – поинтересовался Ларсон.

– Нормально, – сказала я.

Он кивнул и показал мне раскрытую книгу: «Изучаем испанский» (Берлиц, 2000).

– Вот, я тоже учиться решил. Хочу взять штурмом зарубежную киноиндустрию. Если здесь сидеть, надо пробиваться с нуля. Конкурентов немерено. А за границей ты – большая рыбина в маленьком пруду. Я надумал в Испанию. Слышал, у них актеры нарасхват…

– Помогите мне, пожалуйста! – выпалила я. – Можно мне… еще раз одолжить грузовик? Через три-четыре часа верну, обещаю! Это очень важно.

– Вот они, девушки… Приходят, только если что-то надо. Опять с папулей поссорилась? Можешь не рассказывать – я и так вижу.

– Нет, не в этом дело. Кое-что случилось в школе. Слышали, учительница погибла? Ханна Шнайдер.

– Покончила с собой, – с полным ртом изрекла Штакетина.

– Ага! – Ларсон кивнул. – Я все думал об этом. Как там папка-то твой? Мужики горюют не так, как женщины. Мой перед тем, как свалил, встречался с Тиной из парикмахерской. Недели не прошло, как мачеха умерла от рака мозга, а он уже эту Тину пригласил на свиданье. Я на него наорал, а он мне объяснил, что разные люди по-разному переживают утрату, надо это уважать. Так что, если твой папка опять с кем-нибудь встречаться начнет, ты его не суди. Он, конечно, горюет про себя. Сюда разные люди заходят, а я сразу вижу, где настоящая любовь, а где так себе актеришка роль бубнит…

– Это вы о ком?

– Да о папке твоем.

– О моем папе?

– Он переживает, наверное.

– Почему? – растерялась я.

– Ну как – если твоя девушка вдруг взяла и померла…

– Его девушка?!

– А то.

– Ханна Шнайдер?

Теперь уже он на меня уставился в растерянности.