Лорен Грофф - Судьбы и фурии

НА СИМПОЗИУМ, посвященный будущему современного театра, пригласили четырех драматургов. Университет мог себе позволить собрать их вместе. Это были двадцатилетняя девушка-вундеркинд, тридцатилетний индеец, выдающий идеи, как динамо-машина, а также антикварный голос театра, житель Средневековья, примерно сорока четырех лет, чьи лучшие работы, как показалось Лотто, застряли в прошлом веке годах в семидесятых. Утро было чудесное, напоенное прохладным воздухом и светом неоново-розовых бугенвилий. Четверка драматургов и ведущий симпозиума ожидали начала в зеленой комнате. Распивая бутылку бурбона, они расхваливали работы друг друга и предавались беззаботным сплетням. К тому моменту, когда пора было выходить на сцену, все были здорово навеселе. Концертный зал университета на пять тысяч мест, оснащенный гигантским экраном, был переполнен, и некоторым пришлось стоять в проходе. Прожекторы были такими яркими, что стоящие на сцене едва могли разглядеть что-то дальше первого ряда, на котором сидели их жены. Матильда заняла место с краю, она улыбалась Лотто – он узнал ее маленькую платиновую головку.

Лотто воспарил на волне аплодисментов. Ему очень понравилось длинное представление, в котором были показаны крошечные отрывки из его работ, поставленных выдающимися театральными мэтрами. Однако следить за всем происходящим было трудно – возможно, в Лотто было куда больше бурбона, чем он думал. Он понял только, что речь идет о его собственной постановке. Мириам из «Источников» была великолепна, просто сексуальная кошечка в платье, эти ее бедра и коротко остриженные волосы…

Лотто не сомневался, что ее ждет большой экран.

[Маленькие роли для маленькой искорки.]

Наступило время дискуссии. Итак, будущее театра! У кого есть какие-нибудь мысли?

Начал дискуссию зритель, которого Лотто окрестил Занудой, тип с псевдобританским акцентом. Если ни радио, ни кино, ни телевидение до сих пор не убили театр, то было бы несколько глупо полагать, что это может сделать Интернет, каким бы привлекательным он ни был. Не так ли?

Затем выступал Воин. Он утверждал, что голоса маргиналов, цветных и всех репрессированных классов вскоре будут услышаны – прозвучат как никогда громко и утопят в себе голоса скучных белых стариков – основателей патриархального строя.

– Что ж, – мягко отвечал им Лотто, – даже старым и скучным основателям патриархального строя есть о чем рассказать. А будущее театра ничем, по сути, не отличается от его прошлого: необходимо придумывать новые и новые формы, инвертировать и удивлять.

Потом он улыбнулся. Пока аплодировали только ему.

Все посмотрели на девушку.

– Не знаю. Я не предсказатель, – сказала она, пожимая плечами и кусая ногти. – Всплеск технологической эры? В конце концов, мы в Силиконовой долине.

Публика засмеялась.

Воин тут же взвился и пришпорил свою дохлую лошадь.

– С такими средствами, как YouTube и MOOC, и прочими инновациями знание стало демократичным, – говорил он, поглядывая на девушку, которая теперь отчаянно искала чьей-то поддержки. – А благодаря такому явлению, как феминизм, женщины освободились от обязательного материнства и тяжелой работы. Жена любого фермера из Канзаса, которая всю жизнь была домохозяйкой и чьи обязанности сводились к сбору урожая, пришиванию пуговиц, взбиванию масла и прочему, теперь может претендовать на нечто больше, может быть не просто чьей-то женушкой, но и добытчиком. Она может смотреть новости о последних изобретениях науки в Интернете или театральные постановки, не покидая комфортного жилища. Она может научиться писать музыку, в конце концов. Может стать автором нового шоу на Бродвее, и для этого ей даже не придется жить в третьем круге ада Данте, коим и является Нью-Йорк.

Лотто ощетинился.

Кто этот выпендрежник и кто дал ему право плевать на тот образ жизни, который выбирают другие? К тому же Ланселоту очень нравилось то место, которое он назвал третьим кругом ада.

– Значит, нам больше не нужно содержать наших жен, верно? – вмешался он. Раздался смех. – Мы, творцы, по своей натуре ужасные Нарциссы. В наших глазах наш образ жизни – это жемчужина в короне человечества. Однако большинство драматургов, которых я знаю, – не полезнее отрубленной рыбьей башки. – Со стороны Зануды донесся одобрительный рев. – В то время как их жены – прелестнейшие создания. Они добрее, щедрее и стоят целого мира. Никто не сумеет окружить нас таким покоем и комфортом, как это умеют делать они. И в этом нет ничего постыдного. Это их выбор, и он не может быть хуже нашего выбора провести жизнь в бесконечном самолюбовании. Жена – главный драматург любого брака, ее работа необходима, даже если ее взнос не всегда должным образом оценивается мужем. Это очень почетная роль. Например, моя жена, Матильда, ушла с работы много лет назад, чтобы моя карьера продвигалась более успешно и спокойно. Ей нравится готовить и убирать, править мои работы – все эти вещи приносят ей удовольствие. Ну и какому идиоту с куриными мозгами придет в голову сказать, что она менее ценна только потому, что не приносит в семью деньги?