Лорен Грофф - Судьбы и фурии

[Он все еще был жив в нем, тот маленький мальчик, который дрожал от холода и голода. Хлеб выживания несладок.]

Дядя ушел, и какое-то время Матильда лежала неподвижно. Теперь крики внизу уже не казались ей радостными. Она слышала в них злобу и страх. Когда Матильда почувствовала, что снова может шевелиться, отодвинула от стены диван, перенесла на него одеяло и подушку и в этом месте, которое идеально повторяло форму ее тела, заснула так крепко, словно всегда спала именно на нем. Но в ту ночь, насколько она знала, в ее комнату никто не входил. Но в воздухе витало напряжение, как будто ей удалось избежать чего-то страшного.

Словно мышка, она кралась сквозь юношеские годы. Флейта, плавание и книжки, а также все виды безмолвного искусства. Она сделалась такой незаметной и незначительной, что надеялась, – дядя вскоре вообще забудет о ней.

В СВОЙ ПОСЛЕДНИЙ ГОД в школе Матильда получила письмо, в котором сообщалось, что ее приняли в колледж. Она подала запрос туда только потому, что ей понравились глуповатые вопросы в анкете. Удивительно, как такие мелочи могут влиять на судьбу. Однако ревущий пожар радости очень быстро осел тлеющими угольками, когда она осознала, что не сможет заплатить. Если она не сможет заплатить, не пойдет туда. Все просто.

Она отправилась в город на поезде. Ей еще только предстояла узнать, какой шрам оставят на ее жизни эти колеса.

Субботний экспресс.

Сердце в ее груди отстукивало песню отчаяния. Ветер медленно разносил по платформе газетные листы. На Матильде было то самое красное платье, которое дядя подарил ей на четырнадцатилетие, и те же туфли на высоких каблуках, которые сейчас мучительно жали. Белокурые косы были собраны в корону. Когда она смотрела в зеркало, то не видела ничего привлекательного в собственной угловатости, странных ресницах и отвратительно полных губах, но она надеялась, что остальные видят. Она еще расцветет, позже, пока неизвестно, благодаря чему, но расцветет.

Может, то, что она уже догадалась носить лифчик и сбривать юношеский пушок, и привлекло фотографов. А может, то, что в мире еще существовала такая вещь, как прямое попадание.

Мужчина, сидящий в вагоне, проследил взглядом за тем, как она поднялась в поезд. Он улыбался, глядя на то, как она двигается – как будто ее тело было керамической фигуркой, только-только вынутой из коробки.

Он пересек проход и сел напротив нее, хотя в вагоне было сравнительно пусто. Какое-то время он сверлил ее взглядом, но она игнорировала его так долго, как могла, а когда украдкой взглянула, он все еще был на прежнем месте.

Мужчина рассмеялся. Лицо у него было отвратительное, как у мастифа, с заплывшими кровью глазками и тяжелой челюстью. Брови были насмешливо изогнуты и высоко подняты, из-за чего он производил впечатление похабного шутника, который вот-вот наклонится к ее уху и выдаст какую-нибудь непристойность.

Превозмогая себя, она наклонилась вперед. Вот он, эффект зеркала, стремительный аккорд. Он вел себя скромно на каждой вечеринке, но его все равно считали классным.

Мужчина посмотрел на нее, и она сделала вид, что читает книгу, хотя лицо ее горело.

Он наклонился ближе и положил ладони ей на колени, мягко поглаживая их большими пальцами. Незнакомец приятно пах вербеной и дорогой кордовской кожей.

Она вскинула взгляд.

– Мне только восемнадцать, – сказала она.

– Тогда всего наилучшего, – ответил он.

Она встала и, подрагивая, направилась в уборную, где просидела, обхватив себя руками и слушая толчки поезда, пока проводник не объявил Пенн-стейшн.

Сойдя с поезда, она сразу почувствовала себя свободной – теперь она в городе! – и от этого хотелось носиться и хохотать. Но когда она решительным шагом направилась в свое будущее и по дороге случайно взглянула в витрину пончиковой, то увидела, что за ней на расстоянии десяти футов идет тот самый незнакомец из поезда. Он шел не спеша.

Ее пятки горели, на них вздулись волдыри. Когда волдыри лопнули, она почувствовала волну облегчения, но затем ноги начало печь.

Матильда была слишком горда, чтобы остановиться. И поэтому не останавливалась, пока не добралась до здания, где и находилось нужное ей агентство. Охранники, привыкшие к неуверенным и несовершеннолетним, но красивым девушкам, пропустили ее без проблем.

Она провела внутри несколько часов. И все это время он просидел в кафе напротив с книжкой и лимонадом, ожидая.

Когда она вышла, с красными глазами и вьющимися из-за жуткой жары волосами, чувствовала себя выпотрошенной. Мужчина шел за ней вниз по улице, теперь уже с пластиковой сумкой и книгой в руки. Когда она начала прихрамывать, он с легкостью обогнал ее и предложил выпить кофе. Она ничего не ела с прошлого вечера, но все равно уперла руки в бока, глядя на него, а затем кивнула в сторону магазина, где продавали сэндвичи и заказала капучино и бутербред «Моцарелла».