Наталия Костина - Только ты

– На хрена тогда его в комнате держать?! – выкатила глаза следачка. – Тащат домой что ни попадя… Олеандр этот так особенно! А ты потом разгребай, кто кому его в суп покрошил! Ну, это у меня давно стоит. Оно, наверное, как раз ничего… не ядовитое. Кисленькое такое. Мне, Катерина, вот что обидно: в этом деле нас всех за ботаников считают! Я тебе, например, все по полочкам разложила, и ты сразу врубилась! А они – нет!

Кате стало совсем стыдно. Оказывается, Сорокина ей уже все рассказала и даже по полочкам разложила! И она уже и «врубилась»… думая при этом исключительно о своем. А теперь не знает, как и сказать Сорокиной, что ничего в ее хитроумном плане толком и не поняла. Да, давно надо было поганой метлой гнать из головы все эти сомнения, а в придачу к ним и идиотские комплексы – пока они не сожрали полностью остатки ее нервов и мозгов! Подумаешь – голая она в постели была! А Лешка Мищенко пришел и лег рядом! Конец света прямо и гибель Помпеи! Она и раньше голая с этим самым Мищенко в постели кувыркалась – и ничего. Даже нравилось! Правда, потом разонравилось, но факт есть факт… Поэтому ничего с ней особенного не случилось. И нечего было вселенские истерики закатывать и Наталью пугать! Наташка и посейчас переживает, видно, как говорится, невооруженным глазом… Так что там Сорокина говорит насчет этого маньяка? Который и не маньяк на самом деле вовсе… Надо же, оказывается, она еще что-то слышала и даже уловила!

– Маргарита Пална, а давайте Лысенко прямо сейчас позовем и еще раз вместе все обсудим? – хитроумно предложила Катя.

– Нет, Рит, это дело неподъемное для нас троих, – задумчиво сказал майор. – Сама посуди: улики собрать нужно? Нужно. Наружка понадобиться может? Очень вероятно. А где мы ее возьмем? В бюро добрых услуг? И потом – он же далеко не дурак, все ходы-выходы лучше нас с тобой знает… Если что-то будет сделано несанкционированно, он как пить дать вывернется. И потом – дело ж закрыто! Его небось уже и в архив сдали!

– Дело я в нужный момент затребую, – пообещала Сорокина. – И открою снова. По вновь выявившимся обстоятельствам!

– Каким обстоятельствам? – осторожно спросил Лысенко.

Если честно, ему очень не хотелось ввязываться во все это. Пойти на поводу у Ритки Сорокиной – значило похерить всю текущую работу и потихоньку, тайком ото всех, заниматься сомнительной самодеятельностью – из-за которой, конечно, с работы не вылетишь, но неприятностей нажить можно. И потом: у него теперь Кирка! Он не может торчать на службе сутками напролет – ему ребенка воспитывать надо! Иначе какая от него будет польза?

Может быть, отговорить Ритку от всей этой нелегальщины, пока не поздно? Нет, вот этого он как раз сделать не сможет… и не потому, что если Ритка упрется, то ее и краном не сдвинешь, – просто если она права, то настоящий маньяк, человек с опытом преступника и больной психикой, до сих пор находится на свободе. И если ему весь этот кошмар – одиннадцать убитых женщин – сойдет с рук, он будет и дальше безнаказанно делать такие вещи. Не сейчас – так через год, два, три, пять… И эта мина с часовым механизмом будет тикать себе и тикать… пока не рванет в каком-нибудь новом месте. А у него – малышка и женщина, которые ему дороги. Слишком дороги, чтобы хоть на минуту представить, что их путь и дорога этого человека могут где-то случайно пересечься…

– Кое-какие улики у нас уже есть, – веско проговорила следователь. – Но, как всегда, если руководству выгодно все спихнуть с рук, то одно идет в ход, а другого как будто и не существует!

Игорь вздохнул. Практика была известная. Одно замалчивалось, а другое, более выигрышное или понятное, либо вообще за уши притянутое, но надежное, подписанное десятком непонятно откуда взявшихся свидетелей, выплывало на первый план. И неважно было, что свидетели больше придумали, чем увидели, или что нужные сведения им подсказали и показали, ткнули пальцем в конкретного человека, – все это тут же, без сомнений и излишних реверансов протоколировалось и считалось таким же надежным и незыблемым, как и весь Уголовный кодекс. Кроме того, ни для кого давно не было секретом, что часто и густо свидетельские показания, или даже признания в совершенных преступлениях выбиваются из людей силой. Он сам слишком хорошо знает систему, причем знает ее изнутри. Потому-то Зозуля, так кстати подвернувшийся в деле маньяка, для системы беспроигрышный вариант, просто суперприз. И на него повесят не только эти одиннадцать убийств с розами, но и все висяки по городу… лет этак за пятнадцать. То есть и за те годы, когда этот злосчастный сержант с портфельчиком в начальную школу ходил. Кто и что будет сопоставлять, если подвернулся такой случай?! Да еще будут сожалеть о том, что нельзя будет присобачить до кучи и глухари, образовавшиеся после его смерти! Объективным и беспристрастным в их деле мог быть разве что компьютер… а люди всегда предвзяты и замечают только то, что им нужно. Выгодно. Подходит. То, что хочется. А остальное – с глаз долой, из сердца вон!