Виктор Мануйлов - Лестница

— Ю-у. — но на этом крик оборвался, будто кричащей зажали рот.

Тепляков замер лишь на мгновение, затем бросился вперед, уверенный, что это был голос Машеньки, что с ней что- то случилось, и звала она на помощь его, Теплякова.

Он пробежал всего метров тридцать, когда впереди заметил шевелящуюся темную кучку людей: двое то наклонялись над кем-то третьим, то выпрямлялись. Не разбирая, кто и что, он ударом ноги сбил ближайшего, стоящего к нему спиной, затем развернувшись — второго. От него бросился к первому, пытавшемуся встать, — удар снизу в голову, стремительный разворот ко второму — тот же удар, и только после этого склонился над лежащей — и это действительно была Машенька.

Тепляков рывком поднял ее на руки, прижал к себе, оглянулся на поверженных врагов: они лежали, засыпаемые снегом, и ни один из них не шевельнулся. Слегка подбросив девичье тело, обвисшее у него на руках, чтобы удобнее было нести, он пошагал туда, где должны быть люди, способные помочь, время от времени языком слизывая снег с ее ресниц: щека была теплая, но глаза не открывались.

— Машенька! Машенька! Что с тобой? Что с тобой? Ответь! Хотя бы словечко. милая моя, милая. — твердил он одно и то же и уже не шел, а бежал, но впереди куда-то неслась белая стена снега, то сгущаясь, то вдруг открывая частицу пространства, где качались снежные бороды, свиваясь в штопор, рассыпаясь и уносясь в полумрак. Однако все еще можно было разглядеть столбы контактной сети, по ним Тепляков и прокладывал свой маршрут. Наконец в снежной мути проклюнулся тусклый желток фонаря. Тепляков остановился под ним и, тяжело дыша, прислонился спиной к холодному столбу, не зная, куда идти дальше: он был в этом районе, возникшем уже после того, как он покинул город, всего два раза и мог ориентировать лишь по навесу, устроенному на трамвайной остановке, с выбитыми стеклами и содранным указателем. Но навес либо все еще был где-то впереди, либо он миновал его, не заметив.

И в это мгновение ресницы Машеньки дрогнули, глаза раскрылись, и Тепляков услыхал ее слабый голос:

— Ю-уу-рааа.

— Машенька! Милая! Что с тобой? Где у тебя болит?

— Не знаю, — ответила она, подняла руки и обвила ими шею Теплякова, и тотчас же по спине его потекли холодные ручейки тающего снега. Однако он почти их не почувствовал — так горело все его тело и от быстрой ходьбы, и от близости к Машеньке, о которой он думал и мечтал даже во сне.

— А я стою и не знаю, куда идти, — торопился он объяснить свое стояние под фонарем. — И спросить не у кого.

— А где те, двое, которые?..

— Остались там. Да ты не бойся, им не до нас. Ты лучше скажи, как ты там оказалась?

— Я увидела вас из трамвая. Вы почему-то не сели, а пошли. Я махала вам рукой, но вы не заметили. А потом. потом я вышла на остановке и пошла навстречу. А тут снег… и эти двое. Они шли за мной следом. Я побежала и закричала, а они догнали, зажали рот и чем-то ударили по голове. По- моему, на голове у меня шишка, — добавила она, смущенно улыбнувшись.

— Шишка — это пройдет, — заверил ее Тепляков. — Лишь бы не сотрясение мозга.

В душе его ликовало что-то большое и горячее и оттого, что он держит Машеньку на руках, — а это, в общем-то, не так уж и тяжело, — и что она пришла в себя, говорит и даже улыбается, и хотя в ее глазах блестят слезы, но это такие слезы. такие, что. — и Тепляков губами втянул в себя соленые капли с ее щек вместе со снегом и произнес: — Я тебя очень, очень люблю.

Машенька ничего не сказала, лишь крепче сжала руками его шею, уткнувшись лицом в цигейковый воротник.

Между тем снежный заряд потерял свою силу, ветер улегся, и в воздухе тихо закружились крупные снежинки, казавшиеся в свете фонаря ночными мотыльками. Совсем неожиданно проявилась поблизости трамвайная остановка, будто из небытия выступили осыпанные снегом деревья сквера и темные коробки домов с тусклыми огоньками в окнах.

— Да мы совсем близко от твоего дома! — произнес Тепляков, отделяясь от столба.

— И совсем не близко, — поправила его Машенька. — Еще целая остановка.

— Ну, это ерунда! — успокоил он ее и пошагал дальше.

— Юра, может, вы меня поставите на ноги? Я совсем пришла в себя и вполне могу идти. А то мне как-то неловко. Нет, правда.

— Да? — Тепляков остановился, но тут же возразил: — А если у тебя закружится голова? А вдруг у тебя откроется еще какое-нибудь ранение? Вгорячах ты этого не чувствуешь, а стоит тебе встать на ноги.

— Юра, ну какое ранение? — засмеялась Машенька своим бесподобным счастливым смехом, но тут же смех оборвался, сменившись негромким стоном, и Машенька потрогала рукой свой затылок.