Виктор Мануйлов: Лестница

— Татьяна Андреевна! Я вас очень прошу — ничего мне с собой не надо! — взмолился Тепляков. — И наелся я! Вот честное слово — наелся! Спасибо вам большое!

— Да почему ж не надо-то, Юрочка? Приедешь домой, а дома, небось, шаром покати. А я тебе котлеток домашних, огурчиков, помидорчиков — все со своего огорода.

— Нет, что вы! И дома у меня все есть. Полный холодильник, — отбивался Тепляков, не представляя себе, как он появится с пакетом, а в нем котлеты и все остальное. Вот уж Лилька-то взовьется, вот уж отведет свою душеньку — похлеще вчерашнего.

А когда Тепляков, уже одетый и обутый, отступил к двери, Татьяна Андреевна, приблизившись к нему вплотную с бумажкой в руке и заглядывая ему в глаза, провела руками по отворотам его куртки, — точь-в-точь, как делала когда-то его мать, провожая сына то ли в школу, то ли в училище, — и произнесла умоляюще:

— Юрочка, вот тебе мои телефоны: рабочий и домашний. Обязательно позвони мне дня через три: я что-нибудь придумаю с этой комиссией. Иначе ведь тебя на хорошую работу никто не возьмет. А будешь в городе — заходи. Непременно заходи. Все-таки ты — не чужой мне человек. Не чужой, — в который уж раз повторила она.

— Обязательно, — пообещал Тепляков и, сунув бумажку в карман, взял руку женщины и на мгновение припал к ней губами, а затем решительно вышел за дверь и, прыгая через две-три ступеньки, кинулся вниз.

Под козырьком подъезда он почти столкнулся с двумя девчушками, отпрянул в сторону, давая им дорогу, и услышал за своей спиной, как обе прыснули сдерживаемым смехом. Уже сидя в машине рядом с Иваном Савичем, подумал, что одна из них чем-то похожа на Татьяну Андреевну. И, едва они отъехали от дома, сосед Яловичевых подтвердил его догадку:

— А с дочками-то ее знаком?

— Нет, — ответил Тепляков.

— Я так и подумал, когда ты чуть с ног их не сбил, — хохотнул Иван Савич. — Хорошие девчонки, откровенно должен тебе сказать. Особенно младшая. Машенька. Ее все только так и зовут: Машенька и Машенька, — пояснил он с явным удовольствием. — Приветливая такая, улыбчивая. Посмотришь на нее — и у самого рот до ушей. Такие, Юрик, встречаются редко. Можно сказать, одна на мильён. А ведь может достаться такому обормоту, что не приведи господи: всю жизнь с ним маяться будет. — И, глянув на Теплякова: — Сам-то женат или как?

— Да так как-то, — не стал вдаваться в подробности Тепляков.

— Оно и видно, — с убежденностью человека, прожившего долгую жизнь, заключил Иван Савич. — Мужика сразу видно, если он без женского догляду. Тут и к гадалке не ходи.

И всю дорогу рассуждал на тему, какая из девушек остается на всю жизнь как бы в своем первозданном возрасте, не теряя привлекательности, а какая, едва выскочив замуж, преображается в черт знает какую мегеру, так что мужику, если он не совсем дурак, остается только удивляться, как он не разглядел за ее ужимками настоящей сути.

— Умеют девки пронять нашего брата своими ужимками, — плел он свою речь, не иначе как основываясь на собственном опыте. — А когда ты в нее втюрился, то всё — капец тебе самый полный. В таком состоянии разглядеть в девке истинную ее суть уже нет у тебя никакой возможности. Если что ты и видишь в таком состоянии, так ее глазки, губки, щечки, ручки, ножки. Ну и титьки — кому какие нравятся. А она, девка-то, их еще и приподымет, и приоткроет, и — по нонешним-то временам — пупок выставит, бусинку в него вставит, а уж про ноги и говорить нечего: до самых трусов оголит, — вот, мол, я какая, ешь — не хочу. Тут уж ты и совсем поплыл. И у тебя в голове одна мысль, — и не мысль даже, а черте что! — как до этого тела дорваться. И превращаешься ты в самое настоящее животное, какие из-за самки готовы драться насмерть. Видал, небось, по телику, как те же лоси или олени из-за самок друг друга рогами порют. Вот то-то и оно, — заключил Иван Савич.

Тепляков слушал его вполуха, иногда поддакивая, а сам все еще переживал и встречу с матерью Сашки Яловичева, и разговор с нею, да и все свое прошлое, столь незадачливое, что хоть вой.

Иван Савич подвез Теплякова к самому магазину. И как раз вовремя: машина с продуктами и всякими промтоварами только что подъехала, и Лилька с шофером еще разбирались в бумагах, выясняя, то ли ей привезли, что заказывала, или, как часто случалось, какую-нибудь дрянь завалящую, пережившую все сроки хранения. Правда, магазин принадлежал не Лильке, и не тому предпринимателю, который начинал это дело, а неведомому ей новому хозяину целой сети таких же мелких торговых точек, и товары сюда везли, ее не спрашивая, нужны они в поселке или нет, но она за несколько лет работы установила с посредниками такие отношения, что они предпочитали с нею не спорить. Тем более что Лилька, если и увеличивала цену сверх установленной на ходовые продукты и товары, то весьма незначительно, и те, кто должен контролировать ее, смотрели на это своеволие сквозь пальцы: берет по чину, границу не переходит, и бог с ней: все берут, и если ко всем придираться, то и работать будет некому.