Дин Кунц - Эшли Белл

Каха Хуна в гавайской мифологии была богиней серфинга, песка и солнца. Ганеш не шутил и не иронизировал, когда называл Биби богиней серфинга.

Пэкс и Пого сошлись на том, что не стоит рассказывать о делах Биби членам пляжного сообщества. Не признавая этого вслух, они испытывали суеверный страх, считая, что чем больше серфингистов знает о раке мозга и коме, тем скорее она умрет.

– В порядке, – ответил Пэкс.

– Нормально, – вторил ему Пого.

Согласно кивая головой в такт музыке, Ганеш заявил:

– Она крутая и стильная. Я даже немного влюбился в нее… издали, но потом понял, что недостаточно хорош для нее. А ты хорош, Пэкс?

– Постараюсь быть хорошим.

– Постарайся.

– Большое спасибо за это, – указывая на диктофон в руке Ганеша, сказал Пэкстон.

– Ништяк, – ответил тот. – Было прикольно разобрать его и собрать снова. Плевое дело. Я что угодно могу починить, за исключением, – он постучал пальцем по диктофону, – головы этого дедули-морпеха. У старого чувака с головой были большие проблемы.

Усевшись за руль «хонды», Пого вставил ключ в замок зажигания, но поворачивать не стал, а вместо этого произнес:

– Дедуля Мюнстер, значит…

– Не заморачивайся. Ганеш – это Ганеш.

– Не думаю.

– Через пару минут мы все сами узнаем, – сказал Пэкс и включил магнитофон.

С Камео-Хайлендс открывался чудесный вид на заходящее в океан солнце. Небо окрасилось в волшебный ультрамарин, словно вышедшее из-под кисти Максфилда Пэрриша [108]. Облака пламенели огнем, переливаясь оттенками оранжевого и алого от Сан-Клемента на юге до Лонг-Бич на севере. Солнце окунулось в море, став похожим на большую круглую капельку крови.

Электронный ключ идеально вошел в углубление, люцит с осой вспыхнул, словно лампочка накаливания, и пневматическая стальная дверь резко распахнулась. Помещение за порогом имело более высокое давление. Порыв дезинфицированного воздуха ударил ей в лицо, сдувая туман с плеч и спины. Когда Биби вошла внутрь, ни одно из похожих на волков существ-теней не набросилось на нее. Теперь девушка задалась мыслью, действительно ли эти тени охраняли строение, или их заданием было загнать ее сюда, если она не захочет сделать это по собственной воле. Дверь со скрипом закрылась позади нее.

Биби стояла в том, что, возможно, являлось приемным залом, спроектированным так, чтобы подавлять входящего и вселять в него благоговейный трепет. В ширину он был около восьмидесяти футов, в высоту – футов сорок, в глубину – около шестидесяти. Освещение состояло из потолочных светильников, свет которых падал с потолка прямо вниз, не рассеиваясь. Все поверхности покрывали плиты белого кварца. У этого минерала нет текстурных особенностей мрамора, поэтому свет он отражает в любой части покрытия одинаково. Единственным украшением был вделанный в стену напротив двери диск двадцати футов в диаметре из какого-то кроваво-красного камня, возможно, карнелиана. Диск украшали стилизованные молнии из черного гранита.

Биби узнала их – это видоизмененные двойные молнии, использованные в свое время эсэсовцами. Похожий символ печатался на первой странице «Das Schwarze Korps» («Черный корпус»), официальной газеты Schutzstaffel [109], главного политического инструмента Гитлера, сеявшего повсюду смерть и ужас. Цветá нацистского знамени были смело представлены в огромном помещении, правда, не совсем на своих местах. Вместо красного полотнища была белая стена, вместо белого круга – красный, а черную свастику заменили черные двойные молнии. Каково бы ни было предназначение этого здания, Терезин особо не скрывал, у кого черпает свое вдохновение. Возможно, это потому, что во втором десятилетии нового столетия, оказавшемся очень бурным, пугающе много людей желают приобщиться к любой системе взглядов, которая, какой бы иллюзорной и лживой ни была, успокоит их страхи и оправдает ненависть. Они просто жаждут, чтобы их обманули.

С разумом Биби происходило что-то непонятное. Она не боялась ни здания, ни того, что могло здесь находиться, ни Терезина, возможно, поджидающего ее тут. Она боялась саму себя, своего потенциала, который долгое время не принимала, но теперь уже не сможет отрицать.

Биби не страшил закупоренный и накопленный в ней гнев. Этот гнев вырвался наружу, когда ей пришлось ударить по голове свою бывшую учительницу. Ярость и способность причинять физический вред другому человеку были оправданными. В ней не угадывалось и следа дикости. Зависть и ненависть, испытываемые к другим на расовой, религиозной и классовой основе, являлись источником сильнейших потрясений, иногда губящих целые цивилизации, но ее гнев имел другое происхождение. Она ненавидела варварство и жестокость, невежество и высокомерие, демонизацию мнения оппонента и жесткосердие по отношению к безвинному. Она могла обуздывать даже сильный гнев, порожденный семнадцатью годами сдерживания и подавления знания о собственной природе. Причиной этого ограничения себя стал страх того, что она может совершить нечто ужасное, хотя не имела ни малейшего понятия, что именно.