Поль Констан - Несчастье на поводке

— Чтобы узнать, нет ли там Джеффа.

— Продолжайте.

— Джефф не всегда отвечал. Он выключал свой телефон. Он больше не приходил домой. Я звонила Лили. Я пыталась узнать, где он.

— На той же неделе вы меняете няню для ребенка.

Джефф куда-то исчез. Мать уехала в Египет. За Камилем-Анжело согласилась присмотреть консьержка с работы. Он находился в ее каморке. Не очень законно… Выбора не было.

— Вы заверили консьержку, вы ей обещали, что это «не надолго».

— Пока мать не вернется. Она должна была приехать к праздникам.

— Ваша мать уезжает в круиз, сын в спортивном лагере, играет в теннис, вы сами его туда отправили, а консьержка присматривает за ребенком. Не плохо организовано, вы развязали себе руки на всю неделю. И что, кстати, вы рассказали Лили, чтобы оправдать ваше молчание в течение двух месяцев?

— Ничего. Лили ничего не надо рассказывать. Она сама извинилась за то, что так долго не интересовалась, как там малыш. Она была очень завязана со свалкой, а Джефф занят в городе на подработках и т. д.

Судья сделала едва заметный знак секретарше, чтобы та это не записывала. Не обращая внимания на адвоката, который складывал папки в портфель, как будто заседание подошло к концу, она вытянула шею прямо к Кэти и, глядя ей в глаза, спросила:

— Вы можете мне объяснить, что такое жизнь для вас?

— Моя жизнь до зла?

— Да.

Жизнь — это значит любить родителей, мужа, детей, хорошо делать свою работу… хорошо делать все, что положено делать.

— Вы много путешествовали, Кэти?

Она ездила в Сенегал с Тони, и еще раз в Турцию парами с Малу и Франком, несколько раз — в отпуск в дома отдыха. Всегда так, думаешь, что там будет лучше, а в итоге все как всегда. Слитком много народу, отпуск слишком короткий, уже через два дня болит живот, и ничего не получается на аквааэробике… А в море плавают целлофановые мешки!

— Я не об этих путешествиях, Кэти. Вы ездили хотя бы в Марсель? Бывали в северных его районах? Включаете хоть иногда телевизор? Там новости, знаете, что это, когда войны показывают, циклоны, крушения самолетов, как женщины плачут, потому что их мужья погибли в море, или матери, чьих детей взяли в заложники террористы, вдовы в Чечне. Вам это о чем-нибудь говорит?

Кэти ответила, что не смотрит телевизор, и не читает газет.

— А что тогда вы делаете, если не смотрите телевизор, не читаете газет, не слушаете радио и, как сами мне поведали, не читаете книг? Чем вы заняты тогда?

— Я глажу белье, — сказала Кэти, — глажу и смотрю на море.

Она захлопнула дверь у зла перед носом, жить — значит быть все время на страже, чтобы оно никогда не проникло и не испугало ее. Жить — значит выключить все приемники, кроме схемы течения воды по трубам, она текла у нее на компьютере, контролируемая пятьюдесятью красными клапанами, чтобы при малейшей проблеме можно было переключить поток на запасной маршрут, закрыть один резервуар, открыть другой. Она всегда делала прививки детям, скупала все страховки, которые гарантировали ей защиту от любых несчастных случаев. Она даже подписала себя и Тони на страховку «от беспомощности»! Она считала, что одной только подписью в чековой книжке она защищает семью от всего, чего опасается, и даже того, чего и предположить нельзя.

Жить — значит, все остальное оставить на откуп злу. Прикормить его, как можно дальше отсюда. Несколько почерневших от бомбового удара вдов, пожертвовать парой-тройкой самолетов, принять как должное, что где-то на краю света социальный переворот поглотит пару тысяч костлявых человек. Жить — в конце концов, значит допустить, чтобы смерть склевала крошки на пороге ее дома, не расстроиться по поводу аварии, в которую попала дальняя знакомая, по поводу кончины старого соседа. Нужно отдать должное судьбе, которая пожирала мир вокруг, чтобы сберечь ее. Жить — значит сохранить мирное пространство между платанами, посаженными ее предками и ничего не испортить в этой части вселенной, которую она унаследовала, чтобы передать нетронутой следующему поколению в качестве образца подлинной чистоты и красоты. Жить — значит еле дышать, чтобы не испортить воздух. Жить — значит замолчать, не двигаться, и, сидя на берегу счастья, наблюдать за ним постоянно, чтобы оно вдруг не убежало.

— А зло само вломилось к вам в сад, — заметила судья, — Разрушило ваш дом, разбило семью, и ваши фотографии появились на первых полосах газет, которые вы не читаете, вас показали по телевизору, который вы не смотрите. Все вокруг в прямом эфире наблюдали, как вы ехали прямиком в тюрьму. Вы сами восстановили горе в правах, хотя гнали подальше от себя. Вы стали частью мирового зла, и где-нибудь на том конце света обязательно найдется женщина, которая делает все, чтобы защититься от вас, и искренне убеждена, что ваша история ее не касается.