Олег Красин - кукла в волнах

В мрачном настроении я вернулся в автопарк, где стоял злополучный «уазик» — средство преступления. Возле машины уже толпились прапорщики батальона и, среди них, Приходько.

Небо к вечеру потемнело и стали опускаться сумерки, причем так быстро, как будто кто-то управлял погодным реостатом, ускоренно уменьшая накал солнца. В автопарке зажглись фонари, осветившие машину со всех сторон. Когда я подошел ближе, то увидел, что в салоне «Уазика» тоже горит свет.

— Глянь, замполит, — обратился ко мне Приходько.

— На что смотреть-то?

— Там, в салоне…

Отодвинув одного из прапорщиков, крутившегося возле задней двери, я открыл дверцу и заглянул внутрь. Ничего необычного не увидел. Никаких женских трусов на руле или бюстгальтера на спинке сиденья. За спиной послышался голос:

— Ты наверх погляди.

Я поднял глаза и увидел на тенте, который обтягивал крышу автомобиля, два засохших отпечатка ног. По размерам и форме это явно была женская обувь. Весь день шел дождь, и на улице было грязно. Значит, женщина при изнасиловании задрала ноги вверх и уперлась ими в крышу «уазика». Для чего? Чтобы удобней было насиловать?

— Вот, падлюка! — сказал, усмехаясь, Приходько, — чую, что наши два остолопа влипли по самые помидоры.

— Думаешь, она их посадит?

— Ты что! — Приходько покачал головой, — она с них получить большой куш. Вот же балбесы!

Я вернулся в кабинет к Крутову и там застал потерпевшую. Женщина была небольшого роста, невзрачная, раньше я её никогда не видел. Надо было выпить много водки, чтобы появилось желание переспать с ней. Увидев меня, Крутов кивнул и, встав из-за стола, вышел в коридор.

— Эта баба требует, — сказал он, недовольно хмурясь, — чтобы наши охламоны заплатили ей шесть тысяч рублей, по три тысячи с носа. Тогда она забудет о данном инциденте, а с военной прокуратурой мы договоримся.

Побывав до этого в автопарке, и услышав мнение Приходько, я совсем не удивился. Неплохая у неё прибыль — дала раз, и сразу заработала на целую машину.

— А что делать? — продолжал между тем замполит батальона, — придется платить. Сам понимаешь, скандалы не нужны, да и в тюрьму из-за этой сучки незачем идти. Если попались, то теперь делать нечего, пусть вызывают родителей и расплачиваются. Я уже доложил командиру, а тот наверх. Все согласились с таким решением вопроса. Только, сам понимаешь, об этом никому не говори. Пойдут лишние разговоры, пересуды.

Крутов посмотрел на часы.

— Поеду на гаубтвахту и потолкую с ними.

Поздним вечером вернувшись домой, в свой флигель, я включил газовую плиту и пожарил яичницу. В дверь постучали. На пороге появилась дочь хозяйки Оксана. Кожа лица её уже зажила и превратилась из ярко-розовой в розовато-молочную.

— А, Оксана, привет! Как у тебя дела? — спросил я, перекладывая яичницу в тарелку, — есть будешь?

Оксана, не отвечая, прошла, и села на небольшой диванчик в углу. Она посмотрела на меня, медленно, словно процеживая слова, спросила:

— Вить, я, правда, сейчас такая страшненькая?

— Что ты, у тебя кожа немного огрубеет и всё будет нормально. Впрочем, ты уже и сейчас хорошо выглядишь! — конечно, я немного приврал, но чего не сделаешь, чтобы успокоить девушку.

— Ага, такой миленький ребеночек из детского сада.

— Но это скоро пройдет. Ты сама знаешь, — я принялся за яичницу, — мне кажется, тебе не нужны общие слова, тебе нужно утешение. Вернее, не так, тебе нужно сочувствие. Хотя, знаешь, вряд ли такой девушке, как ты, оно пригодится. Ты ведь, стойкая по характеру, почти некрасовская женщина.

Оксана опустила голову.

— Нет, Витя, не прав ты! Сильной девушке иногда тоже не помешает чье-то участие, особенно когда бывает так одиноко.

— Но твоя мама? Это близкий тебе человек. Разве она не пожалеет тебя? Всякий может совершить ошибку, всякий может оступиться.

— Мама близкий мне человек, но и она не совсем понимает меня. Тогда, я запираюсь в своей комнате и плачу. Мне хочется выть, как одинокой волчице.

— Чувство одиночества посещает не тебя одну, — сказал я спокойным тоном, чтобы сгладить истерические нотки, появившиеся в голосе девушки. — Был такой поэт Анненский, мы тут с одним летчиком увлеклись им в последнее время, так вот, он писал:

— Что за стихи? — спросила, заметно успокаиваясь, Оксана.

— Так…наблюдения поэта на одном из водопадов в Финляндии. Он подсмотрел, как старик-чухонец бросал в водопад куклу на потеху публике, а та барахталась пока не выплывала из бурлящих вод в более тихие, спокойные. Он подбирал её и снова кидал. И Анненскому стало её жалко. Да, да, не смотри на меня так, словно я шизик. Он перенес своё душевное состояние на неё. Впрочем, тебе все это вряд ли интересно.