Ялмар Тесен - Узы моря. Опасное соседство. Возвращение

Казалось, три десятка гостей заполнили пещеру до отказа, и все-таки в ней хватило бы места и для сотни человек.

Тщательнейшим образом расставленные свечи и керосиновые лампы мягко освещали каменные высокие своды пещеры, делая ее похожей на главный зал средневекового замка, где горит камин. Вино в стаканах поблескивало рубиновыми искорками, точно было полно огненных мух. В общем, удивительный эффект придуманного Тернером освещения явился неожиданностью даже для него самого, ведь до того он просто немного поэкспериментировал с тремя керосиновыми лампами и пятью свечами, а потом увеличил это количество втрое, однако же особую прелесть и освещению и вечеру придавало море, светившееся само по себе; каждая волна, то набегая, то вновь отступая, вспыхивала волшебными зеленоватыми огоньками. Вода была ласковой и теплой, словно сама луна и увлекшееся пиротехническими эффектами море излучали не только свет, но и жар. Казалось, единственными из гостей, кто не стал купаться, были Майк Превальски и Кампмюллер — их фигуры темнели у костра на берегу. Пол Стандер и Джон Эвери, высоко подскакивая на волнах, о чем-то поспорили на бутылку вина; рядом с ними слышался девичий смех. Тернеру было удивительно приятно плескаться на мелководье и думать, что Джин где-то поблизости, словно соединенная с ним этой водой; он медленно плыл вдоль пляжа, едва шевеля ногами и вертя головой в водовороте голосов и пенных брызг, чтобы увидеть Джин, — он смотрел на нее с тех пор, как все его гости точно безумные бросились купаться. На фоне темных скал маленькой бухты, покрытых раковинами мидий, ее голова, облепленная мокрыми волосами, казалась черной и гладкой, как у тюленя.

Когда Клиф окликнул ее, она обернулась и застыла, чуть приподнимаясь на пенных гребнях волн и подняв руку то ли в испуге, то ли в приветствии. Порой ему был виден темный треугольник внизу ее живота и все ее стройное тело — плечи, грудь, тонкая талия, изящные бедра, — объятое зеленым сиянием. Кольца зеленого огня колыхались у его ног, когда он шел к ней по воде; она стояла неподвижно, лишь касаясь кончиками пальцев фосфоресцирующих волн, и явно не собиралась нырнуть и уплыть, как русалка, плеснув на прощанье хвостом, хотя сперва ему показалось, что она вполне может это сделать. И именно потому, что она так доверчиво стояла перед ним, не делая ни малейшей попытки нырнуть в спасительные морские глубины и уплыть с плеском прочь, он исполнился чувства восхищения и восторга, вполне созвучного этой великолепной светлой ночи, плывшей в шуме морских валов, похожем на биение огромного сердца какого-то первобытного гиганта. Они стояли, почти касаясь друг друга; рука Тернера так и застыла в приветственном жесте. Был полный штиль. Клиф смотрел Джин в лицо, и его легкое дыхание чуть шевелило тонкую прядку волос, прилипшую к ее щеке, пока она нетерпеливым движением головы не отбросила волосы назад и не убрала рукой щекочущую прядку. Потом подняла к нему лицо, и он губами нежно обвел контур ее губ, ощущая вкус соленой воды, клубники и аромат ее дыхания; руки его поднялись, встретились на полпути с ее руками, а потом обе пары рук принялись гладить теплые плечи, обнимать, ласкать…

Она отстранилась, но очень медленно, не резко, стараясь не смутить его.

— Когда-нибудь, хорошо? Обещай мне, пожалуйста, — сказал он.

— Может быть, когда-нибудь, — прошептала Джин. — А теперь пора на берег, дай я пойду первой. — Она разомкнула его руки, нырнула во тьму и через секунду исчезла в пенных брызгах.

Тернер поплыл за нею следом, взбивая ногами белый бурун; у берега его с головой накрыла волна, и его радостный крик утонул в пляшущих пузырьках и кипении пены.

Когда леопард вернулся туда, где оставил свою последнюю добычу, то слегка встревожился произошедшими там переменами. Сперва ему показалось, что убитый двуногий каким-то образом переместился на дерево, хотя раньше лежал на том месте, где теперь оказалась собака, которую леопард тоже признал своей собственностью. На дереве, как он ни напрягал раненую заднюю лапу, лишенную цепких когтей, он потерял равновесие и упал, когда какой-то живой двуногий чем-то ударил его сверху по голове. Потом раздался оглушительный выстрел и такие же крики, какие он уже слышал однажды, и среди листвы над ним замелькали огоньки, что вполне соответствовало тем звукам, которые леопард привык соотносить с появлением более чем одного двуногого существа. Бросившись обратно через поляну, он по пути прихватил с собой свою собаку и сожрал ее не более чем в ста метрах от этих чрезвычайно шумных, однако довольно безвредных существ, сидевших на дереве, про себя отметив, что они удивительно похожи на бабуинов и макак. Леопард не мог не сознавать и того, что двуногие оказались значительно вкуснее обезьян, вытеснив тех на второе место, и все-таки он предпочел бы никогда больше не иметь дела более чем с одним двуногим.