Джеймс Мик - Декрет о народной любви

В центре собравшихся стоял Матула. Капитан обращался с жителями Языка играючи, так что Анна поражалась, как еще ему не наскучила забава. Неужели довольствовался тем, что предложено? Казалось, Матулу питает сама тьма, скопившаяся под миллионами таежных деревьев, и что капитан ведет теням учет, подобно тому как иные ведут счет золоту. Обзавелся собственной свитой: Ганак с выступающим носом и выдающейся челюстью, отчего лицо его напоминало собачью морду: безответный офицер Дезорт и жена Скачкова, Елизавета Тимуровна, любовница Матулы, возненавидевшая Анну за равнодушие, с которым та встречала все обращенные к ней колкости. Не видно лишь ненавистного Климента.

Капитан с любовницей хихикали, точно пьяные, но казалось, то был хмель, не сковывавший, а, напротив, ускорявший движения. Матула спросил Анну Петровну, не для себя ли она принесла провиант.

— Мне неизвестно, хорошо ли кормят арестанта, — произнесла женщина. — О заключенном, что был здесь прежде, вы не позаботились.

Елизавета Тимуровна ахнула и неодобрительно прищелкнула языком. В стороне Бублик, изучивший семгу, пробормотал:

— Буржуазия!..

— А я думал, вы можете иметь при себе лишь кошерную пищу, — бойко зачастил Матула. — Разве не потеряли мы шамана? Потеряли! А всё Муц, растяпа. Теряет тунгусов, коней, доверие… Не знаю, хватит ли арестанту времени на трапезу. Может статься, признаю его виновным в мгновение ока. Пиф-паф! Вот и разделим между собой трапезу Анны Петровны… Хлеба и рыбы…

— Пан главнокомандующий, — заговорил Муц, — нам пора.

Десять человек зашли в старое здание суда: тесную комнату со скамьей для подсудимых, сиденьями для публики в два ряда и с большим, на возвышении в несколько вершков над полом, обитым кожей креслом с подлокотниками.

Подойдя к креслу, капитан ткнул его, уселся, вольготно развалясь, достал револьвер, прикрыл один глаз, прицелился в скамью подсудимых, положил оружие на колени и махнул Муцу. Тот кивком послал Нековаржа за арестантом. Остальные расселись по местам.

Через минуту, полную беззвучного ерзанья на сиденьях и покашливаний, раздались шаги двух человек, и в комнату вошел Самарин, а следом Нековарж, упершись дулом винтовки в спину подсудимого.

Оглядевшись, Самарин кивком приветствовал общество, пожелав доброго утра, на что Анна ответила улыбкой, а Бублик вежливо поздоровался и назвал братишкой.

Кирилл собрался было занять место в первом ряду, напротив Матулы, однако же Муц шагнул к нему и, взяв под локоть, отвел к скамье подсудимых.

Подсудимый хотя и удивился, однако же безропотно прошел к указанному месту, где и встал, оглядев всех открытым взором. Взгляд его на миг задержался на Лутовой, и молодой мужчина улыбнулся. Женщина почувствовала, как зарделась, точно гимназистка.

— Именем… — начал было лейтенант, но его перебил капитан:

— Да что с вами такое?!

— Это всё волосы, — пояснил Самарин.

— Но у вас же нет волос!

— В том-то и дело, — согласился подсудимый. Анна, Дезорт и Нековарж рассмеялись. Самарин дважды отряхивал головой, точно одолеваемый оводами конь или больной падучей. — С утра мне обрили голову. Тяжело, семь месяцев проходил с длинными космами. К чистоте не сразу привыкаешь. Спасибо Бублику, — арестант поклонился чеху, тот крякнул, — и Рачанскому, что дали горячей воды, свежее белье, а волосы сожгли.

Дождавшись кивка капитана, Муц заговорил вновь:

— Именем временного правительства Языка, от лица капитана Матулы открываю судебное слушание касательно прибытия прошлой ночью в наш город господина Самарина без документов, приблизительно во время, совпавшее с гибелью шамана. Подсудимый, извольте назвать ваше полное имя, возраст, место постоянного проживания и род занятий.

— Имею ли я право на адвоката? — осведомился Самарин.

— Нет! — отрезал Матула.

— Неужели меня судят? Но каковы же обвинения?

— В том, что личность ваша не поддается установлению, — сообщил Матула. Надул щеки, уперся дулом револьвера в лоб поверх переносицы, почесался, прикрыв глаза. Капитан утрачивал бойкость. Приосанился, лениво глянул на арестанта. — Послушай, дружище, — произнес Матула, — тайга кишит лазутчиками красных, а мы о тебе ни черта не знаем. Вот Муц, например, думает, что ты протащил литр спиртного для шамана…

— Пан главнокомандующий, я вовсе не…

— Не сметь перебивать меня, ты, жид пархатый! К тому же пан Муц полагает, будто ты представляешь опасность для общества. А тут еще и гибель моего прекрасного, доблестного скакуна, он погиб, и кто-то пытался его… — Капитан часто задышал. Вдохи становились все громче и громче, пока Матула не разразился криком: — Сожрать! — Пистолет соскользнул и заелозил дулом по нижней губе. — По эту сторону Урала закон — это я, — спокойно произнес командир легионеров. — Так что выкладывай. Если твоя повесть придется мне по душе — заметь, я говорю не о том, если поверю тебе, а что мне должен прийтись по нраву твой рассказ, — то, быть может, я и отпущу тебя. А нет… что ж, времени на раскаяние, что ничего лучше не выдумал, тебе хватит с лихвой, а после, как новую байку выдумаешь, будешь ею кормить воронье.