Джозеф Ганьеми - Инамората

— Вы почти угадали, — отвечал Кроули. — Они родились с разницей всего в тринадцать месяцев.

— Ирландские близнецы, — пробормотал Ричардсон, отпивая бренди. Он был бледен как полотно, лицо его застыло, как в параличе. Впрочем, мы все еще не оправились от потрясения.

Флинн глубоко вдохнул и старался держаться молодцом, пока Кроули дезинфицировал его рану.

— А может, стоит сделать мне противостолбнячный укол, доктор?

— Не уверен, — покачал головой Кроули. — Прежде такого никогда не случалось. Боюсь, я не слишком-то сведущ в лечении укусов призраков.

Столбняк. У меня в голове всплыл медицинский текст, фотография мужчины с risus sardonicus — «сардонической улыбкой», то есть со сведенными судорогой челюстями.

Кроули, видимо, вспомнил нечто подобное, потому что сказал Флинну:

— Пожалуй, я все же введу вам пятьсот единиц противоядия — береженого Бог бережет.

Пока Кроули отвернулся, чтобы достать из медицинского шкафчика лекарство для подкожной инъекции, я передал фотографию Уолтера Фоксу и увидел, что руки мои дрожат. Фокс тоже заметил это, и, хотя не сказал ни слова, я уловил в его взгляде самодовольный блеск. Очевидно, он считал этот сеанс своей бесспорной победой, а меня числил в проигравших. Возможно, он был прав. Я и сам чувствовал себя побежденным, в ушах стоял звон, словно после взрыва, а неприятное ворчание в желудке напоминало о том, что мне следует поскорее уединиться в туалетной комнате. В довершение всех бед, стоило мне закрыть глаза, как начиналось болезненное головокружение, похожее на похмелье после ночных возлияний: мне казалось, будто я стою в волнах отлива и песок утекает у меня из-под ног.

Чтобы не думать о предстоящем уколе, Флинн поинтересовался у Кроули, сообщил ли им Красный Крест обстоятельства, при которых погиб Уолтер.

— Его санитарная машина подорвалась на мине, — сказал Кроули, протирая тампоном плечо Флинна, а затем втыкая иглу. — Беднягу разорвало на кусочки.

— Его похоронили в Европе или в семейном склепе?

— Да хоронить, собственно, было нечего, — отвечал Кроули. — Мина была убита горем. Они с братом были очень близки.

— Значит, и вы его хорошо знали?

Кроули извлек иглу.

— Ну, насколько мне этого хотелось.

Я наблюдал, как он убирал лекарство и пузырек с перекисью водорода, и у меня постепенно рождался вопрос:

— А вы уверены, что человек, голос которого мы слышали сегодня, тот самый Уолтер, которого вы знали до войны?

— Простите, я не понял?

— Я хотел спросить, не показалось ли вам что-либо странным в этом Уолтере. Не заметили ли вы в нем каких-либо серьезных перемен, которые произошли за последние пять лет, — ну, кроме очевидных, конечно.

Кроули задумался.

— Я бы сказал, что он повзрослел, но вряд ли такое утверждение уместно в данном случае.

Он посмотрел на меня, и на лице его отразились старые обиды.

— Уолтер, которого вы слышали, все тот же высокомерный… эгоистичный… беспринципный молодой человек, каким я знал его до войны.

— А не слишком ли вы к нему несправедливы? — вступился за Уолтера Фокс. — Как-никак он ушел добровольцем в отряд Красного Креста.

— Единственной причиной, по которой брат моей жены вступил в санитарный батальон, — сказал Кроули, — была его трусость, к тому же ему нравилось находиться в обществе комиссованных молоденьких солдат.

Слова Кроули произвели надлежащий эффект. Фокс застыл в изумлении и поспешно хлебнул бренди, будто хотел избавиться от неприятного вкуса во рту. Больше он не проронил ни слова, пора было прощаться и завершать сей беспокойный вечер. Когда Кроули проводил гостей, я остановил его в коридоре:

— Можно мне еще раз подняться наверх? Клянусь, я ничего там не поврежу.

Кроули вяло улыбнулся.

— Вряд ли в этом доме осталось еще что-то, что можно было бы повредить.

Я поблагодарил его и поднялся в детскую на третьем этаже. К моему удивлению, я застал там Пайка, тот собирал обломки разбитого стола, видимо, желая пустить их на растопку.

— Извините, — пробормотал я. — Я не слышал, как вы вернулись.

Дворецкий-филиппинец посмотрел на меня с каменным выражением лица.

— Доктор Кроули позволил мне еще раз все здесь осмотреть.

Пайк обладал чутьем дворецкого и понимал, когда ему велят удалиться. Он взял еще несколько больших щепок и направился к выходу, при этом все время старался держаться от меня на расстоянии.

Он зажег новую керосиновую лампу, вместо той, что была разбита во время сеанса, я подкрутил ее фитиль, чтобы осветить углы комнаты. Даже при ярко горевшей лампе комната казалась маленькой и низкой, в ней ощущался сладковатый запах, немного похожий на то, как пахнет внутри коробки сигар. В комнате все было так же, как когда мы оставили ее: наши стулья все еще стояли по кругу, граммофон в углу был похож на распустившийся ночной цветок, четыре обрывка светящегося шнура лежали на сиденье стула Мины, где я и оставил их. Я взял один шнурок и забрал с собой как талисман. Я обошел детскую, пытаясь обнаружить малейшие перемены, словно изучал комнату, откуда совсем недавно унесли покойника, а потом аккуратно застелили кровать. Много лет назад я вот так же вошел в спальню, где умерла моя мать. Помню, тогда меня поразило равнодушие обстановки к тому, что произошло.