Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина

По тому, как рука пастора все сильнее давила на его плечи, он понял, что пастор еле держится на ногах. Он подвел его к ступенькам и осторожно помог ему сесть.

Самоубийство, подумал пастор, потрясенный тем, что рассказала ему девушка; самоубийство — вот возможный ответ на вопрос, на который обычно не бывает ответа. Эта старая дама в Гамбурге знала ответ, а ему, Хеландеру, он не пришел в голову. Или все-таки пришел, разве он не играл все это время молча со своим «самоубийством», не произнося этого слова вслух? Не была ли вся эта история со скульптурой просто разновидностью самоубийства, своеобразный путь в смерть? Разве не было проще наложить на себя руки после того, как фигура будет отправлена отсюда, когда «Читающий послушник» отправится в путь к благочинному в Скиллинг? Но когда он подумал об этом, к нему вернулась пылкость и неистовость его характера, склонность к вспыльчивости. Господь прав, запрещая мне этот ответ, подумал он; нельзя облегчать путь злу. Я доставлю злу как можно больше трудностей, если еще задержусь на этом свете.

— От меня вам будет не много пользы, — сказал он Грегору, вынимая отвертку из внутреннего кармана своего пасторского облачения.

— Неважно, — ответил Грегор. — Она мне поможет.

Он показал на Юдит. Впервые с тех пор, как пастор пришел в церковь, Грегор и Юдит взглянули друг на друга.

— Цоколь, на котором стоит фигура, — полый, — объяснил Хеландер. — На внутренней стороне вы найдете три болта, которые соединяют фигуру с цоколем.

Совсем небольшая скульптура вместе с цоколем оказалась, однако, весьма тяжелой. Грегор велел Юдит держать фигуру как можно ниже, а сам начал осторожно опрокидывать подставку. Когда она уже была наклонена настолько, что не могла вернуться в прежнее положение, он пришел на помощь Юдит, и вместе они переместили скульптуру в горизонтальное положение, пока цоколь не оказался на полу одной из своих боковых сторон. Им удалось работать почти бесшумно, глухой колокольный звук, с каким тяжелый бронзовый цоколь опустился на церковные плиты, был таким же тихим, как, возможно, единственный шаг посетителя, зашедшего днем в церковь.

Вся остальная работа тоже прошла гладко. Грегор посветил фонариком пастора во внутренность цоколя, следя за тем, чтобы луч света не дошел до окон, и сразу увидел три болта. Они оказали отвертке не более чем обычное сопротивление. Прежде чем Грегор извлек последний болт, он сказал Юдит, чтобы она крепче держала фигуру; поднявшись на ноги, он увидел девушку стоящей на коленях на полу и прижимающей к себе деревянную фигуру, словно это была кукла или ребенок. Он быстро развернул на полу одеяло, взял из рук Юдит скульптуру и тщательно завернул ее. Хеландер протянул ему несколько ремней, которыми Грегор прочно увязал сверток. Он оказался нетяжелым, главный вес приходился на цоколь.

— Будьте добры, поставьте цоколь на место, — попросил пастор.

Верно, подумал Грегор, это необходимо, может, пастор собирается рассказать этим , что фигура была удалена уже давно. Все должно выглядеть как можно аккуратнее. Ему удалось самому выпрямить цоколь и пододвинуть его туда, где он стоял раньше. Три болта он предварительно положил внутрь.

Все было сделано.

— Разрешите мне снова довести вас до двери, — сказал Грегор Хеландеру.

— Нет, спасибо, — ответил пастор, — Я хотел бы еще немного посидеть здесь.

— Как хотите, — сказал Грегор, — но боюсь, вы простудитесь.

— У меня к вам еще одна просьба, — сказал пастор, — я хотел бы прочитать «Отче наш», за вас, за эту девушку и, конечно, за скульптуру.

— Нет, — быстро возразил Грегор, — я не знаю, сколько длится молитва, а мы очень спешим.

— Она длится не более минуты, — сказал пастор.

— Нет, — снова возразил Грегор.

Пастор почувствовал прилив гнева, но сдержал себя.

— Подойдите ко мне, — сказал он Юдит. Она колеблясь подошла к нему. — Наклонитесь немного, — шепотом сказал Хеландер, словно стараясь, чтобы его не услышал Грегор. Она повиновалась, и он осенил ее лоб крестным знамением.

Он посмотрел им вслед, когда они покидали церковь. Они уходили быстро и решительно, шагами, свидетельствовавшими о том, что их глаза уже привыкли к темноте.

Глаза пастора тоже постепенно привыкли к темноте, и вместо черноты он видел равномерно разливающийся серый цвет, серый цвет церкви, из которой только что отлетела ее юная душа. Хеландер смотрел на пустой цоколь. Потом он безмолвно прочитал «Отче наш».