Альфред Андерш - Занзибар, или Последняя причина

— Я уже давно хотела вам сказать, что вы не имеете права мстить Крамеру. Ведь предателем были вы. А Крамер был лишь медиумом вашего предательства.

— Ах, — насмешливо сказал он, — вы умная дама.

Сзади него находился иллюминатор, круглый вырез ночи, в котором мерцала лампа, одна из множества ламп на Большом канале. Франциска чувствовала легкое движение катера.

— Полагаете, я об этом не размышлял? — спросил Патрик. И ожесточенно добавил: — Конечно, никогда не бывает виноватым зло, вынудившее нас поступить так, как мы поступили. Мы, только мы одни, несем всю вину. Только наша совесть несет всю ответственность. Совесть — замечательная тема для всех умных высоконравственных дам во всем мире. Пока можно болтать о совести, нет необходимости глядеть в глаза злу.

— Я вовсе не хотела упрекать вас, Патрик, — сказала Франциска. — Вы правы, мы мало знаем о природе зла. Но одно я знаю о дьяволе: что он невиновен.

— А я знаю другое, — сказал он, быстро и словно не сознавая, что говорит. — что его надо уничтожить.

Она почувствовала его одержимость; он сидел, обхватив рукой стакан с виски; но почему тогда он уезжает, если хочет уничтожить дьявола, инкарнацию дьявола, которая зовется Крамер, но она увидела, как расслабилась его рука, все это приходит и уходит у него, как спазмы, что-то вроде эпилепсии, Крамер убил его, я все понимаю, Крамер для него все, его судьба и его «идефикс», а я вздумала проповедовать мораль, глупую мораль, что-то о правде, но и правда может быть глупой; а ведь у него тоже наверняка бывают минуты усталости, отчаяния, внезапного понимания бессмысленности его «идефикс » — убить старого беззубого дьявола, состарившегося палача-альбиноса; и его наверняка в конце концов охватывает желание уехать. Как оно охватило меня, в пятницу, в Милане, в «Биффи», когда я сидела за столиком напротив Герберта и внезапно почувствовала, что бороться с Гербертом стало бессмысленно. Наверное, чрезвычайные решения возникают в момент полного разочарования и отчаяния.

— Вы помните, что в субботу, в «Павоне», я сидел с одним человеком? — спросил Патрик.

Франциска кивнула.

— Этот человек — сотрудник итальянского отделения Интерпола, — сказал он. — Я донес ему на Крамера.

Она напряженно слушала.

— Значит, вы уже отказались отличной акции против Крамера? — спросила она.

— Да, — сказал он. — Но у меня ничего не вышло.

Отвечая на ее немой вопрос, он сказал:

— Этот человек был со мной весьма откровенен. — Он сделал паузу, помолчал. — То есть поначалу он не был откровенен. Сначала он вилял, говорил, что надо точно проверить идентичность Крамера, а это может продлиться много недель. В конце концов я все поставил на карту и рассказал, что сделал со мной Крамер. Это избавило чиновника от необходимости вообще считаться со мной, — Патрик снова замолчал. — Понимаете, — продолжил он после паузы, — когда он выяснил, что я стал предателем и последним среди людей, которые могли бы свидетельствовать против Крамера, он окончательно утратил всякие стеснения и рассказал мне, что они, конечно же, знают о Крамере. Именно этого я и добивался.

Франциска наблюдала, как свет в иллюминаторе, фонарь над Большим каналом, слегка перемещается вместе с легкими движениями лодки, в колеблющемся овале то сдвигается, то возвращается на свое место.

— Коротко и ясно: люди, стоящие за Крамером, слишком сильны, настолько сильны, что итальянские инстанции имеют указание ничего не сообщать немецким учреждениям, ведущим розыск, ничего, даже намека на намек. Арест Крамера привел бы в Италии к неслыханному скандалу.

— Крамер вовсе не делает из этого секрета, — сказала Франциска.

— В ответ на очень настоятельные требования немецкой стороны о выдаче Крамера его пришлось бы, конечно, депортировать в Германию. Но при этом было бы заранее оговорено, что все, что касается итальянских дел, на этом процессе не должно всплывать. И конечно, переговоры столь щекотливого свойства потребовали бы большого времени. Чиновники в своей стихии. Разговоры о трагически заблудшем, но все же бывшем коллеге. Я излагаю то, что мне сообщил господин из Интерпола. Тон его был потрясающий, должен вам признаться, корректно-ледяной, ну, сами знаете, как разговаривают с предателями. Фаланга чиновников, держащихся на холодной дистанции, когда речь идет о том, как проучить маленького мошенника и доносчика вроде меня, а Крамер, несомненно, для них свой, жертва времени и обстоятельств, в то время как я… впрочем, хватит об этом. Он даже дал мне понять, что, если бы Крамеру удалось скрыться, они ничего не смогли бы предпринять. Я чувствовал, что, пока он говорит со мной, он уже обдумывает, каким способом передать подходящий совет тем, кто стоит за Крамером.