Рут Хоган - Хранитель забытых вещей

Помешивая соус болоньезе, Бомбер вспоминал их разговор, состоявшийся ранее. Юнис была потрясающей, невероятно интеллигентной молодой девушкой с острым умом и поразительной коллекцией шляп. Он считал необъяснимым тот факт, что у нее никогда не было ухажеров и она ни на кого не имела виды.

– Тебя это беспокоит? – подумал он вслух, не полностью сформулировав вопрос. Выразиться более прямолинейно он не мог.

– Что «это»?

Юнис стояла в дверном проеме, помахивая соломкой, как кондуктор жезлом, и попивая красное вино из бокала.

– Отсутствие красавца с красной спортивной машиной, персональным органайзером и квартирой в Челси.

Юнис решительно сунула в рот остаток соломки.

– Зачем мне все это, если у меня есть ты и Дуглас?

– Даме это больше не нужно.

Солнышко поставила чашку с блюдцем на стол и села напротив Лоры.

– Можешь забрать себе, чтобы потом пить из нее чай.

Изысканный костяной фарфор просвечивался почти насквозь, ручку украшали сиреневые фиалки с золотыми крапинками. Лора посмотрела на серьезное лицо Солнышка, заглянула в ее темные глаза цвета патоки. Утром она привела Солнышко в кабинет и в общих чертах поведала, о чем шла речь в письме Энтони.

– Он хотел, чтобы мы присматривали друг за другом, – перефразировала она написанное им.

Она впервые увидела улыбку на губах Солнышка. Девочка с интересом и нетерпением начала перебирать вещи в кабинете – без разрешения, но с такой осторожностью и трепетом, которые успокоили Лору и порадовали бы Энтони. Она держала вещи в своих нежных руках так бережно, будто каждая из них была птенцом со сломанным крылышком. Лора снова подумала о чашке с блюдцем, имеющей картонный ярлык. Она не понимала, как такой предмет можно потерять.

– Мы не знаем этого наверняка, Солнышко. Мы даже не знаем, кому эта чашка принадлежала.

Солнышко стояла на своем:

– Я знаю. Она принадлежала даме, которая не хочет, чтобы ей ее возвращали.

В ее словах не было ни высокомерия, ни раздражительности. Она просто излагала факты.

– Но откуда ты знаешь?

Солнышко подняла чашку и поднесла ее близко к груди.

– Я чувствую. Я не придумываю это в голове. Просто чувствую. – Она поставила чашку на поднос. – А еще у дамы есть птичка, – неожиданно добавила она.

Лора вздохнула. Судьба найденных вещей тяготила ее, словно одежда тонущего человека. Энтони сделал ее своей наследницей, за что она была очень благодарна и чем гордилась, но также она ужасно боялась подвести его. И если судить по чашке с блюдцем, «чувства» Солнышка скорее помешают, чем помогут ей в поисках.

Чашка и блюдце из костяного фарфора. Найдены на скамейке в сквере «Риверия» тридцать первого октября…

Евлалия наконец зашевелилась в кресле, оценивая обстановку помутневшими от старости глазами. Убедившись, что все ей знакомо и сама она вовсе не мертва, а даже бодра, она широко улыбнулась; улыбка расколола смуглое морщинистое лицо, обнажая кривоватые, но все еще белые зубы.

«Спасибо, Господи, за еще один день на этой стороне ворот в рай», – мысленно произнесла она. «И будь ты проклят», – сказала она артриту, пронизывающему болью костлявые ноги, когда она попыталась встать. Да, она была живой, но уж точно не проворной. Она все чаще засыпала в кресле на первом этаже. Второй этаж вскоре стал для нее недосягаемой зоной. Но она старалась побольше двигаться. Это называлось «обрести тихий приют», но она называла это капитуляцией. Трусливое опускание флага побежденным. Но тут ничего не поделаешь. Одна комната с примыкающей к ней ванной; общий холл и кухня. Тебе могут приготовить еду, если ты попросишь. Непромокаемый чехол на матраце на случай ночного недержания. Надев тапочки и схватив костыли, Евлалия прошаркала в кухню, напоминая пожилую лыжницу. Поставив чайник и бросив в чашку пакетик с чаем, она открыла заднюю дверь, впуская солнце. Когда-то она гордилась своим садом. Она сама его спроектировала и разбила, холила и лелеяла долгие годы. Но теперь он, словно непослушный подросток, вел себя как хотел. Как только она открыла дверь, сорока подбежала к ее ногам. Это был самец. Он был взъерошен – видимо, чуть не попался в когти соседской кошке. Но глаза его сияли, и он что-то мягко прострекотал – «ча-ча-ча» – Евлалии, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.