Ксения Спынь - Чернее, чем тени

Феликс присел на бортик фонтана, жестом пригласил Лаванду устроиться рядом.

Каменный бортик был довольно холодный, да и было вокруг странно, точно в брошенном на зиму городе, где никто не живёт.

— А почему тут? — спросила Лаванда.

— Здесь некому подслушивать. Летом тут толпы людей, и говорить о чём-то небезопасно, но до того, как заработают фонтаны, сюда никто и не посмотрит. Зимой на это место вообще не обращают внимания.

Она невольно обернулась в поисках людей, которым зачем-то понадобилось подслушивать их разговор, но здесь и правда никого не было, кроме них двоих. Только прохладный ветер гулял в пожухшей стелящейся траве и над пустой чашей фонтана.

— Так ты хотел рассказать? — напомнила Лаванда.

— Да, — Феликс, казалось, собирался с мыслями и решался на что-то. Наконец он заговорил. — У нас всё не очень-то хорошо. Это из-за Нонине.

— Из-за чего?

— Софи Нон ине, — повторил он, но, наверно, взгляд Лаванды выдавал, что понятнее ей не стало. — Правительница нашей страны, — и уже совсем удивлённо. — Ты что, не слышала?

— А! — вспомнила Лаванда и закивала. Это имя она, конечно же, слышала то тут, то там. — Да, разумеется, о Нонине я знаю. Но… причём тут она?

— А вот в этом всё и дело. Это я и собирался рассказать.

Софи Нонине пришла к власти около десяти лет назад. Лаванда тогда была совсем ребёнком, а кроме того, ещё не жила в Юмоборске, а значит, едва ли могла это помнить.

К тому времени страну уже много лет возглавлял Эдуард Чексин, несменяемый президент-узурпатор, окончательно в итоге доставший не только протестные массы, но и многих своих сторонников, а кроме того, успевший развязать войну на нескольких окраинах страны сразу. Поэтому все, казалось, вздохнули с облегчением, когда группа подпольщиков во главе с Нонине положила конец власти Чексина и после серии коротких, хоть и кровопролитных восстаний окончательно утвердилась наверху.

Софи стала законным президентом, её поддержали очень многие. Казалось, жизнь начала налаживаться. Но…

— Скажи-ка мне, Лав, — прервался Феликс. — До какого момента вы успели пройти историю? «Чёрное время» уже было?

— Это… — Лаванда попыталась вспомнить всю эту запутанную терминологию и связи её со смыслом. — Это когда был тоталитаризм, да?

— Да, демократический тоталитаризм, так называемый. Тогда дальше, ты поймёшь…

…Но только показалось.

Начав со всенародной эйфории и небывалого подъёма страны, Нонине довольно быстро оборотилась другой стороной. Иногда казалось, что это просто реинкарнация Чексина пришла к власти, а никакой Софи Нонине, которая так нравилась всем, никогда и не было.

Первые звоночки раздались, когда спешно были прикрыты только успевшие открыть рты альтернативные газеты и телеканалы.

— Она перевела всё на госуправление, и сейчас все источники завязаны на неё. Кроме тех, что запрещены, разумеется. Так что у нас теперь только хорошие новости, — усмехнулся Феликс.

Дальше — больше. Похоже, для Софи было очень важно, чтобы все преисполнились сознанием величия страны: огромные средства тратились на свежеизобретённые «народные праздники», названия которых даже не сохранялись в памяти, и, без сомнения, эффектные, но явно не самые необходимые населению проекты, вроде подготовки шикарных международных соревнований или недостроенного по сию пору квартала небоскрёбов в Ринордийске. В школах вводились программы углублённого изучения истоков отечественного патриотизма — таково было полное официальное название… В повседневную же жизнь, с которой приходится сталкиваться каждый день, начало возвращаться — сначала осторожно, по краешкам, а потом вполне уверенно — привычное со времён Чексина запустение. Личная идея Нонине — так называемая ГГД, грандиозная дорога на сваях, пересекающая страну с запада на восток — давно застряла где-то на полпути, в междугородьи. Сверкающей лентой тянулась она сквозь вырубки и покосившиеся дома посёлков.

— А после переизбрания, — проговорил Феликс, — президентского поста ей стало, по-видимому, мало. Наша Нонине объявила себя единоличной и абсолютной правительницей. И обращаться к ней теперь следовало «Ваше Величество».

— Она стала королевой? — удивилась Лаванда.

— Нет… Слово «королева» ей чем-то не понравилось. Просто — Правительница. Наша Правительница Софи Нонине. Это ведь так просто и понятно, разве может быть иначе.

Сразу после введения нового титула зашептались: Нонине то и дело сравнивали с основателем «демократического тоталитаризма», чей образ на века отпечатался в истории. Сторонники её, впрочем, утверждали, что это бред: будь это действительно так, не очень-то получилось бы шептаться. Но что уж точно — Нонине неожиданно обнаружила страстную тягу к всевозможным запретам. Ей не нравились жилые дома в городской черте ниже пяти этажей в высоту (нерационально используется пространство), ей не нравились пробки для шампанского, вылетающие в незапланированном направлении, а заодно и вся стеклотара (нарушение техники безопасности), ей не нравилась любая символика, не зарегистрированная официально строго оговоренным порядком… Всё, что не нравилось Нонине, попадало под запрет и становилось вне закона.