Кайя Асмодей - Дневник интриганки

Я включила музыкальный канал и принялась за дело. Для человека, который питается в ресторанах, у Андрея в шкафах было достаточно много продуктов, из которых можно готовить.

Без десяти шесть я скинула передник, проверила, получил ли сосед мое сообщение, и, удостоверившись, что он его получил, вышла на балкон с чаем и принялась ждать. Но минута бежала за минутой, а на балкон дома напротив никто не выходил. Мой нетронутый чай остыл, а я замерзла. Я ждала полчаса, но на балконное свидание мой друг не пришел.

Написав ему: «Я околела тебя ждать! Напиши, когда появится возможность», – я ушла с балкона.

Отец вернулся с работы, как всегда, с ресторанной едой, но я сразу, как он вошел в кухню, заявила:

– Сегодня поедим кое-что другое! А это, – я забрала у него пакет из ресторана, – поставим в холодильник.

Андрей принюхался.

– Может, ты решила меня отравить, чтобы избежать разговора о школе?

Я хмыкнула, достала прихватками из духовки горшочек и разложила плов по тарелкам.

– Пахнет вкусно, – признал Андрей. Я ждала, пока он попробует, не притрагиваясь к вилке.

– Неплохо, – прожевав, оценил отец.

Я тоже приступила к еде, наблюдая за выражением его лица. Он молчал пару минут, просто ел, а потом, не глядя на меня, спросил:

– С моей стороны будет глупо спросить, ты ли исправила оценки в журнале?

– Да, весьма глупо.

Уголок его рта дернулся в полуухмылке.

– Я так и сказал директору, что ты из тех тихонь, которые никогда бы не совершили ничего дерзкого. Кажется, я его убедил. Но потом… я увидел тебя, смывающуюся с уроков со студентом, и подумал, а такая уж ли ты тихоня?

– Такая-такая, – заверила я.

Поскольку он ждал от меня каких-то оправданий, я созналась:

– Девочки в классе начали меня оскорблять, и я не выдержала. А друга я встретила уже на выходе. Я не планировала этого.

– Ты ведь понимаешь, что так и из школы недолго вылететь? Я сейчас не о твоем прогуле, а о том, как с тобой обращаются одноклассники.

– Думаешь, мне это нравится?

– Но я не заметил, чтобы ты попыталась что-то изменить. Ты упрямо веришь, что люди должны воспринимать тебя такой, какая ты есть, не лучше, не хуже. Но если это не работает? Ты не нравишься им такой, какая есть.

– И что мне теперь, – я вскочила, уронив табурет, – убиться об стену? Они мне, может, тоже не нравятся! Но я не опускаюсь…

– Вот! – вскричал он. – Твоя проблема в этом слове «опускаюсь»… Забудь. Нет низкого и высокого. Есть угнетатели и угнетенные, ты не опускаешься, тебя опускают! Сними шоры с глаз и кандалы морализаторства с рук. С развязанными руками проще защищаться.

– Это не отцовский совет.

Он кивнул.

– Вряд ли я имею право давать тебе отцовские советы. Это дружеский совет.

Я подняла табурет и, выходя из кухни, промолвила:

– Поставь тарелки в посудомойку сам, я не умею ею пользоваться, у нас такой нет… и я… я подумаю.

В комнате я подошла к балкону и, отодвинув жалюзи, посмотрела на дом напротив. Балкон соседа был пуст. Может, он в отъезде? Со сломанной ногой? Но есть же машины!

Как бы там ни было, отсутствие ответа от моего товарища по переписке меня расстроило. Внутри шевельнулось непонятное беспокойство, но я прогнала его и потому не распознала природу этого беспокойства.

Перед сном я не удержалась и все-таки открыла злосчастный ароматный дневник.

Мы держали наши отношения в тайне. Принимая приглашения Б. сходить куда-нибудь, я знала, Л. присоединится к нам. Знала, что наши пальцы будут переплетаться, когда Б. отвлечется, знала, что мы будем торопливо целоваться за его спиной и прятать наши счастливые улыбки. Тайна, опасность, страх быть пойманными – все это заставляло ощущать любовь острее. Безумный и запретный водоворот поглощал нас, затягивал.

Тем временем Б. с каждой встречей мрачнел, как будто что-то подозревал. На пути к Л. я никогда не ставила целью стать кем-то важным для его брата, но такой оказалась цена за переход через мост. Его чувства были паролем от сердца Л. И я безжалостно этим паролем воспользовалась.

Выпал первый снег. Мы стояли с Л. на Дворцовой площади и смотрели на лошадей, катающих на карете туристов.

– Если бы ты была королевой или царицей, каким бы был твой первый указ? – спросил меня Л.

– Я бы повелела тебе любить меня до конца моей жизни.

– Почему твоей? – рассмеялся он. – Ты моложе, ты королева, вряд ли твоему простому подданному удалось бы тебя пережить.