Эдна Энни Пру - Грехи аккордеона

– Фрэнк, – не выдержала она. – Мне тоже нужен шанс. Мне нужен шанс что-то сделать, что-то сделать вместе с тобой. Я хочу, чтобы у наших детей были в этом мире возможности, чтобы они не застряли в этой глуши. Фрэнк, мне хочется плакать, когда кто-то, кто-нибудь из янки приветливо заговаривает со мной – просто в магазине. Все остальные ведут себя так, мол, посмотрите, еще одна французская дурочка. Ты не говоришь по-французски, ты не знаешь, кто твои родители и откуда они взялись, никто их здесь не помнит, они просто прошли мимо, вот и все.

– Ладно, – сказал он. – Почему бы и нет. Почему бы не продать аккордеон. Как-то я перестал сходить по нему с ума. Мне все равно. Сколько дадут, столько и ладно. Хорошо, – сказал он. – Пусть будет все, как ты хочешь. Неплохая вообще-то мысль – куда-нибудь уехать. Я когда-то хотел стать телемастером.

– Фрэнк, – воскликнула она. – Ты можешь поступить в колледж, ты можешь стать кем угодно.

– Только знаешь, я не буду менять фамилию на Гейнз. Фрэнк – ладно, но Ганьон пусть останется. Это все, что связывает меня с родителями.

Она выскользнула из-под одеяла и ушла в кухню готовить для него вымоченные в молоке тосты с кленовым сиропом, которые он съел прямо в постели, под серебряным распятием, а Митци в это время чистила его брюки и мазала гуталином рабочие ботинки. Но красными пузырями уже вскипала мысль, что это пьянящее счастье не может продолжаться долго. Он думал о том, что человек из Монмани называл douceur de vivre [219]. Да, сейчас его кости промаринованы в чаше с вином, но надолго ли его хватит, через сколько дней его вновь насадят на вертел и сунут в пламя?

Митци была в ванной, а Долор совал себе под ноготь булавку до тех пор, пока не показалась кровь, как напоминание о боли и одиночестве, от которых его избавил Бог и святой Иуда. Не отпускала предательская мысль, что он лишь чуть-чуть приподнялся над глубокой ямой – боль и слабость ждут своего часа, чтобы наброситься на него опять; он не излечился.

Эмиль осмотрел аккордеон. Нужен ремонт – одна кнопка немного западает, – хотя кожа на мехах хорошая и вполне еще крепкая, звучит неплохо; он нагнал внутрь дым – проверить, не пропускают ли меха воздух, но дым наружу не вышел. У этого инструмента особенный тон, грустный и эмоциональный. В Луизиане понравится.

– Купят, наверняка найдутся желающие. Знаешь, я ничего не имею против французов, но эти негрожопые [220], они, как бы это сказать, заводные, но не слишком умные. Знаешь анекдот: Тибоду приходит в бар выпить с приятелями, а оба уха у него в ожогах. «Что у тебя с ушами?» – спрашивает его друг Будру. «Ох, не говори», – отвечает Тибоду, – «Сижу я в кухне, а рядом гладильная доска; Мари ушла проведать маленький домик, – и тут телефон. «Алло, алло, cher [221] », – говорю, но, боже, вместо трубки я схватил утюг». «Но что со вторым ухом, Тибоду?». «Со вторым? Этот идиот через секунду позвонил опять».

Он громко захохотал и высморкался в салфетку с серебряными колокольчиками, оставшуюся после свадьбы. Если не дадут хорошие деньги, сказал он Долору, он купит его сам, и аккордеон останется в семье. Так что Долор всегда сможет опять начать играть.

– Нет, я никогда больше не игра… не буду играть. – Митци теперь следила, чтобы он говорил правильно.

– Господи, скоростные трассы – это что-то, – сказал Эмиль Эмме, – через всю страну и в два раза быстрее.

– «Едем в «ше-вро-ле» через Сэ-Ша-А, Америка великая ля-ля-ля», – смешным детским голоском пропела Эмма. – Они сидели в новой машине – сером, как чертополох, восьмицилиндровом «шевроле-седане», хотя Эмилю больше нравились с высоким багажником. В Канзас-Сити на танцах они всю ночь слушали польки, их там играют в таком сумасшедшем темпе, что почти невозможно танцевать, хотя одна пара плясала все самые быстрые, да еще крутила один на двоих хула-хуп, за что сорвала бурные аплодисменты.

– Хоть огонь добывай, – сказал Эмиль.

В Де-Плэйне, не выходя из машины, они съели за пятнадцать центов гамбургер в специальном кафе под названием «Мак-Дональдс», которое им посоветовал рабочий на автозаправке, и покатили по 66-му шоссе, останавливаясь каждый вечер посмотреть кино, тоже не выходя из машины, – Понтиак, Окойя, во Фэнкс-Грове Эмма купила банку кленового сиропа, мимо элеваторов с зерном, стоянок для грузовиков и любителей хот-догов, «Шоферских домиков Юга», тысяч бензоколонок – «Тексако», «Шелл», «Мобил», «Филипс-66», Эмма сняла для ночлега туристскую будку только из-за того, что ей приглянулась надпись «ТЕПЛО – ПОКОЙ – ХРИСТИАНСКАЯ АТМОСФЕРА», колеса стучали по замазанных гудроном трещинам на четырехрядной автотрассе. Около Сэнд-Оула они видели страшную аварию, по всей дороге было разлито масло, вода и бензин, в придорожной канаве три машины, одна вверх колесами, на траве распростертый человек в окровавленной белой рубашке, мигающие красные огни полицейских машин.