Андрей Волос - Из жизни одноглавого

Если вдуматься, куда теперь ей было торопиться? Это за годами одинокая пенсионерка черта с два уследит — так и несутся, так и мелькают, — а день ее тянется как резиновый.

С тех пор, как Петя Серебров забрал Светлану из больницы, они наведывались к нам довольно часто. А однажды, как раз в ту минуту, когда Петя выкатывал из лифта едва помещавшееся в кабину кресло, позвонил Красовский — тоже собрался заглянуть.

Молодые люди доставили фруктовый торт, подоспевшего вскоре мэтра отягчал внушительный ломоть ветчины, бутылка коньяку и конфеты. Наталья Павловна напекла целую гору оладий с яблоками, хлопотала, рассаживая гостей, требовала, чтобы Петя перекатил Светлану к окну, где ей будет удобнее, — в общем, просто не находила себе места от радости.

— Прошу вас! — повторяла она. — Угощайтесь! Афанасий Михайлович, берите оладьи! Что же вы пренебрегаете сыром?

— Непременно, дорогая, — отвечал Красовский, громоздя бутерброд. — Всенепременнейше… Так а Екатерину Семеновну куда? — Разговор за столом шел о судьбах библиотечных.

— Всех раскассировали, — махнула рукой Наталья Павловна, продолжая тему. — Махрушкина одну только Зонтикову в Департаменте пристроила. Почему ее? — никто не понимает.

— Баскетболом заведовать, — предположил Красовский. — Она высокая.

— Или преферансом, — выдвинул свой вариант Петя. — Ведь у нее всегда пять тузов в колоде. Между прочим, в субботу открытие.

— Открытие чего? — спросила Светлана.

— Многофункционального торгово-развлекательного центра «Одиссея» с подземной парковкой.

— Ты откуда знаешь?

— В газете прочел, — пожал он плечами.

— Разве о таком в газетах пишут? — Светлана явно насторожилась.

— Ну, конечно, пишут, — бросил Петя и сказал, явно переводя разговор: — Название-то какое.

— Название славное, — кивнул Красовский. — Россияне должны знать классические произведения хотя бы в объеме названий торговых центров. Одобряю и поддерживаю. Конечно, лучше бы звучало «Бесы». Будем надеяться, что так назовут следующий — они же плодятся, как мухи.

Петя принялся изощряться на этот счет:

— Торгово-развлекательный центр «Пир во время чумы»!

— Ну, брат, это слишком уж на поверхности лежит, — раскриктиковал Красовский.

— «Остров сокровищ»!

Светлана Полевых выдвинула свое:

— «Преступление и наказание».

— Да, милая, но в чем же тут наказание? — спросил Петя. — Нет, это не подходит.

— «Бедные люди», — предложила Наталья Павловна.

— Все, Наталья Павловна, приз ваш! — захохотал Красовский. — Умри, Денис, лучше не напишешь. Аршинными буквами, чтобы с самолетов было видно.

В общем, так они сидели, выпивали и закусывали, и все было очень хорошо, пока Серебров не заспорил с Красовским. Собственно, и это было хорошо, даже лучше, чем раньше, но уж как-то очень напряженно.

Началось с того, что Петя обмолвился: дескать, ничто не сравнится с радостью творчества, и ему, как пишущему человеку, это куда как хорошо известно. И даже то, что, как он случайно узнал, Карацупу взяли на Центральное радио вести поэтическую передачу, не может ему испортить настроения, поскольку, как ни крути, лучше быть гением в забвении, чем бездарем на виду.

Конечно, он мог бы облечь свою мысль в чуть более скромную и чуть менее напыщенную форму — в конце концов рядом с ним сидел человек, которому тоже никак нельзя было отказать в этой самой «пишущести», да и подвержен ей он был куда дольше. Так что, перед тем как бакланить свое, можно было бы узнать его мнение.

Однако пара рюмок способствовала тому, что Петя высказался именно так — безапелляционно и торжественно.

Как я и думал, Красовский отреагировал самым непосредственным образом: сначала прыснул, затем замер на мгновение, уставившись в тарелку с загнувшимися остатками сыра и как будто еще раз осмысливая сказанное, а осмыслив, разразился хохотом — настолько бурным, что был вынужден, чтобы не расплескать, вернуть рюмку на стол.

Светлана Полевых закусила губу. На ее милое лицо набежали одновременно две тени: во-первых, досады — ей было неприятно, что вино ударило Сереброву в голову, заставив ни с того ни с сего говорить благоглупости, а во-вторых, обиды — потому что Красовский мог бы рассмеяться не так издевательски и глумливо.

Честно говоря, сердце у меня замерло — то ли от жалости к ней, то ли от сочувствия. Впрочем, возможно, это одно и то же.

Все мы вправе надеяться, что, когда любимые выставляют себя не в лучшем свете, окружающие отнесутся к этому так же благосклонно, как мы сами… и как часто эти надежды приносят еще более острое разочарование, чем даже те, что мы тщетно питаем по отношению к самим себе.