Алла Мелентьева - Семья Рин

— Цвет слишком яркий, мне кажется… — сказала я с сомнением.

— У вас есть такие же туфли других цветов? — спросила Кёко у продавщицы.

— Конечно. У нас есть туфли такой же модели других цветов, их сейчас же принесут.

Продавцы снова засуетились вокруг Кёко, притаскивая все новые и новые коробки. Она примеряла обувь, то и дело прохаживалась, глядя на себя в зеркало, тормошила меня, требуя советов.

Она радовалась вниманию к себе, как ребенок. Она чем — то напоминала десятилетнюю меня, когда я во время посещения банка с отцом летним шанхайским вечером беспечно воображала, что весь мир будет всегда крутиться вокруг моей персоны.

Кёко никак не хотела уходить из универмага. Она таскала меня по всем отделам, перебирала модели, вспоминала, что нужно купить еще и то, и это. Казалось, она готова была заниматься шопингом бесконечно, лишь бы отдалить момент встречи с доктором.

Мы вышли из универмага, нагруженные пакетами. Пока шофер набивал багажник покупками, Кёко продолжала оживленно щебетать о пустяках.

— Какой удачный выбор! Какие изящные туфли! Жду не дождусь, когда смогу выйти в них.

Потом она притихла, вспомнив о клинике и обо всем, что было с ней связано.

Автомобиль двигался по оживленным улицам. Кёко посмотрела на часы.

— Пожалуйста, поторопитесь, — сказала она шоферу, — Рин-сан должна быть в университете через полчаса.

Этот маленький трюк был придуман, чтобы отсрочить встречу с доктором еще на полчаса.

— Нет, — решительно сказала я. — Сперва — в клинику. Сперва мы отвезем Кёко-сан на осмотр к доктору.

— В университет, пожалуйста, — с улыбкой повторила она шоферу, притворившись, что не слышит моих слов.

— В клинику, пожалуйста, — твердо сказала я.

Я видела, как шофер поймал взгляд Кёко в зеркале. Кёко сдалась и сделала жест, показывающий, что она принимает мое решение.

— Вам придется забрать Кёко-сан после осмотра, — напомнила я шоферу.

— А как же Рин-сан? — забеспокоилась Кёко.

— Акито-сан заедет за мной после лекций. Он забирает меня с собой в Осаку.

— Ах, эти деловые поездки… это так утомительно… — сочувственно протянула Кёко.

Я ни разу не видела в ней признаков ревности. Двум женщинам из богатой среды обычно нечего делить, если только у них не склочный низменный характер.

Автомобиль остановился у светофора на перекрестке. Я посмотрела в окно. В кафе напротив сидели люди. Среди них я заметила посетителей с европейской внешностью. Американцы или, может, англичане. Мужчина и женщина примерно моего возраста, возможно, муж и жена. С каждым годом в Токио появлялось все больше белых иностранцев.

— Тебе не кажется, что в Токио стало много иностранцев? — спросила я Кёко.

Что делать иностранцам в Японии? Иностранец здесь всегда чувствует на себе любопытные взгляды, как животное в зоопарке. Отличаться от всех вокруг — судьба иностранца. Но я не просто иностранка. Я еще и зависла где-то в прошлом.

Я на минуту представила, что было бы, если бы я оказалась рядом с этими белыми. Мне нечего было бы им сказать, ни о чем не хотелось бы их спросить. Никаких точек соприкосновения. Мы с ними только внешне похожи, но происходили из непересекающихся отрезков истории. Я ничего бы не почувствовала, кроме вежливого равнодушия, к которому, может быть, примешалось немного легкой зависти — из-за того, что они хоть и иностранцы, но происходят из какого-то реально существующего мира, а мир, из которого происходила я, исчез навсегда под пеплом мировой войны. Но эта зависть была бы малозначимой, незаметной — ведь какое мне, в сущности, дело до их мира, если он не был моим?

— …и мы везде будем слышать «хелло» и «хау ду ю ду, мистер»? — дошел до меня обрывок из речи Кёко. Она так смешно пародировала американский выговор, что я рассмеялась.

Я уловила в ее взгляде сочувствие. Она хотела растормошить меня, потому что посчитала, что я опять «излишне задумалась».

Когда Кёко вышла из автомобиля у клиники, я сказала ей на прощание несколько малозначащих подбадривающих слов.

— Жаль, что не могу пойти с тобой, — сказала я. — Я позвоню доктору после занятий. Шофер вернется забрать тебя. Удачи.

Она помахала мне с широкой улыбкой и крикнула по-английски «bye-bye».

Вечером я уехала с Акито в Осаку на несколько дней. Туда из Токио пришло сообщение, что Кёко оставили в клинике на неопределенное время.

Вернувшись в Токио, я обнаружила в холле коробку с туфлями, купленными Кёко перед тем, как ее положили в клинику. Вид этой сиротливо лежащей коробки почему-то заставил меня испытать беспокойство. Было ясно, что ее привез шофер и отдал служанке вместе с другими пакетами — но почему служанка не отнесла коробку сразу в комнату Кёко, а небрежно поставила в угол в холле?