Марсель Эме - Вино парижского разлива

— Сейчас только цветы в воду поставлю, и можете располагать мною.

Последние слова она произнесла с такой хрипотцой и придыханием и смотрела при этом так призывно, что помощнику мясника едва не сделалось дурно. Воротясь же с кухни, Ева повела себя совсем иначе и, усевшись рядом с юношей, равнодушно и рассеянно, как бы из вежливости, стала расспрашивать его о житье-бытье. То была прелюдия дьявольской игры, за двое суток лишавшей жертву последней надежды. Смущаясь и запинаясь, помощник мясника начал свой рассказ.

Адриан вырос на востоке страны в семье сельского учителя, окончил Высшую Нормальную школу. Подобно многим выпускникам, не сумевшим найти приложения своим глубоким познаниям на государственной службе кроме как на нищенских условиях, он подался в другую область. Поставив крест на столь никчемных в наше время свободных профессиях, он избрал иное поприще — поступил помощником к мяснику.

— Я, видите ли, мозгами-то пораскинул (он все еще пользовался заученными в университете просторечными оборотами) и решил, что в лавке-то мне как пить дать обеспечен кусочек мясца на обед и ужин. А там, глядишь, женюсь на хозяйской дочке. Да только надобно признаться, что с тех пор, как я увидал вас, мамзель Гробюро, мне уж не до нее.

А Еву между тем как будто подменили. На щеках роковой женщины заиграл румянец, еще недавно порочные глаза вспыхнули огоньком неподдельного чувства… словом, она влюбилась в Адриана без памяти. Как правило, у всех прирожденных завоевателей, коих природа щедро одарила самыми редкими талантами, есть слабое место. В восемнадцать лет Ева мечтала стать секретарем-делопроизводителем в каком-нибудь министерстве и, лишь шесть раз подряд срезавшись на экзамене на степень бакалавра, сдалась и пошла по стезе секс-бомбы. После стольких разочарований и шести неудачных заходов она сохранила тайное благоговение перед умственными изысками и университетскими дипломами.

Бросившись Адриану на шею, Ева призналась ему в любви, а затем со вздохом промолвила:

— Ах, ну расскажите, расскажите же мне о греках и латинянах! Давайте говорить о поэзии, о философии!

Адриан преподнес ей целый букет цитат из Гомера, Софокла, Вергилия, Сенеки, потом лихорадочно изложил вкратце основные положения «Критики чистого разума». От такого великолепия сердце закоренелой злой кокетки млело и распускалось, подобно очарованному ночными грезами цветку под первыми лучами зари. Вместе они просклоняли существительные «rosa» и «dominus». Ablativus был напоследок скреплен долгим поцелуем.

— Милый Адриан, я должна кой в чем повиниться перед вами, — прошептала Ева. — Дело в том, что… о Боже! Я очень дурная женщина!

Помощник мясника побледнел как полотно.

— Все равно я люблю вас, — отвечал он. — Но расскажите мне обо всем без утайки.

И тогда она поведала ему о провалах на экзамене, о первых деревенских опытах, об обобранных до нитки барышниках, о состояниях, насильно вырванных у гнусных скряг, о пущенных в лоб пулях, о спешно переведенных на родину заграничных капиталах, о роскошных украшениях, которые она ни разу не соизволила надеть… и повсюду ее путь был отмечен горами трупов, слезами вдов и сирот. Во время этой горькой исповеди Ева сама проливала горючие слезы раскаяния и уныния.

Адриан был потрясен, но, сознавая, что отныне лишь от него зависит, вступит ли эта несчастная на стезю добродетели, не стал уклоняться от ответственности и, оставив простонародный стиль, которым намеревался покорить утонченную собеседницу, заговорил серьезно, по-мужски:

— Прежде всего нужно окончательно порвать с прошлым. Если вы хотите, чтобы мы поженились, то это мое всенепременнейшее условие. (Тут опять всплыли его школярские привычки.) Затем — прекратить всякие сношения с мужчинами, которых вы толкнули на путь погибели. И избавиться от неправедно нажитого капитала.

— Я попытаюсь возместить ущерб семьям погибших, а остаток пущу на благотворительные цели. Но на что же мы будем жить, когда поженимся, любимый?

— Об этом не тревожьтесь. Как помощнику мясника мне полагается жалованье и бесплатное питание, ну а для вас-то я всегда сумею потихоньку раздобыть отбивную. К тому же я нет-нет да и приторговываю налево за спиной у хозяина.

— А я могла бы обратиться к моим давнишним знакомым из провинции. Достать у них честь по чести масло по сходной цене и перепродать его в Париже по тысяче двести франков за кило.

— И не пройдет и двух лет, как у нас будет собственная мясная лавка! — радостно воскликнул выпускник Высшей Нормальной школы.