Саша Филипенко - Красный крест

На песок, прямо к нашим ногам, упала слизь. Говоря русским языком, из меня вылетели сопли, большущий зеленый сгусток. Мне было так стыдно! Я хотела убежать, но от позора стояла словно окаменевшая. Можно ли вообразить себе ситуацию страшнее? Я и так была не красоткой, а тут еще и такое! Бы только представьте себе; девушка влюблена и сопли… жах!

Ромео постарался быть джентльменом. Наступив на слизь, он принялся втирать ее в песок, но от этого стало еще хуже. Теперь сопли были и на земле, и на его подошве. Мой милый Ромео улыбнулся, попытался пошутить, спросил что-то про то, как это будет по-русски, но я разрыдалась, Никогда раньше так не ревела. Он решил обнять меня, но я оттолкнула его и побежала в сторону гостиницы.

Несколько дней я проплакала в своем номере. Ромео стоял под балконом, но Джульетта не открывала ставни. У Джульетты был насморк, позор на роду и температура 39. Ко мне приходил доктор, и, глядя на пилюли в его красивом кожаном чемоданчике, я думала, что хочу выпить их все. Вслед за доктором стучался портье. Незнакомый, но сочувствующий итальянец просил впустить уже наконец этот несчастного Ромео. В соседний номер, неведомо откуда, заселилась русская семья. Белые эмигранты, часами рассуждавшие о роли великой литературы. Денег на эти занятия в Швейцарии у них больше не было, а потому о долге русской словесности болтали в итальянской деревушке. Я сидела, прижавшись к тонкой стене, вытирала перманентно текущий нос и слушала, что задача русских писателей состоит (прежде всего!) в демонстрации возможностей и многообразия великого языка. Перед моими глазами Ромео размазывал по песку сопли, а женщина за перегородкой продолжала твердить, что писатель обязан, сохраняя традиции, говорить широко и сильно, «У нас не осталось большой книги! — констатировала женщина за стеной. — Романы, за исключением папиного, бесцветны и чрезвычайно просты. Мы живем в фантастически неурожайные времена! За последние годы, не считая, повторюсь, папиной книги, мы получили, быть может, один-два хороших текста, два-три неплохих и пяток пристойных».

Ромео размазывал сопли по песку, и русская литература чахла. Ромео втирал сгусток слизи в итальянскую землю, и великая русская литература слабела. Туда-сюда, словно танцор, Ромео водил ногой, и я понимала, что несчастна и влюблена.

В ночь перед отъездом мой любимый забрался в окно. Я закричала с такой силой, что он успел лишь бросить письмо и выпрыгнул обратно… Из записки следовало, что он будет ждать меня всю жизнь, ждать не в Вероне, по здесь, на озере Лугано, в маленьком итальянском городке Порлецца. «Хорошо, проверим», — подумала я.

— Ну вы ведь поправились?

— Что?

— Я говорю, вы поправились? Сопли прошли?

— Ах, сопли… Нет, не прошли. Я не поправилась, но уехала. Папа прислал за мной помощника, и по дороге в Цюрих я узнала, что отец болен.

— Состояние не критическое, но доктора, на всякий случай, советуют ему вернуться в Москву.

— На какой такой случай? — спросила я.

— Вы сами все увидите, — ответил водитель…

Отец умирал. Воспаление легких, обернувшееся семейной трагедией. Хотя никто об этом не говорил, но все мы понимали, что едем в Москву хоронить отца. Несмотря на собственную слабость, за несколько недель до смерти благодаря своим знакомствам папа сумел устроить меня в Государственный университет и, кажется, замолвить словечко. Так, осенью 1929-го случилось мое второе и роковое путешествие в Москву.

В конце первого курса ко мне подошел безликий человек. Мужчина отвел меня в сторону и спросил:

— На скольких языках вы изъясняетесь?

— Кто вы?

— Отвечайте!

— На французском, итальянском, английском, немецком и русском.

— На всех говорите без акцента?

— Только на советском, — с язвительной улыбкой ответила я.

Незнакомец взял меня под руку и объяснил, что бояться нечего. Во-первых, отец мой был человеком надежным, во-вторых, мне представляется возможность послужить делу Великого Октября.

Начнем с того, что я не боялась. Во всяком случае, тогда. Я мало что понимала, а потому, когда мужчина начал вербовку, ни в коем случае не робела.

«Сами работайте на свой дождливый месяц!» — высвобождаясь из его объятий, фыркнула я.

Он снисходительно улыбнулся и пошел за мной по коридору. Спустя несколько минут человек из органов предложил мне пройти курсы стенографии и машинописи. Вот это уже было интересно!

— Зачем? — спросила я.