Мэрилин Робинсон - Галаад

Твоя мать ходит в общественную библиотеку, которая давно уже переживает не лучшие времена, как и другие заведения в округе. В последний раз она принесла затертый до дыр экземпляр «Тропинки одинокой сосны», который не рассыпался лишь потому, что его замотали скотчем. Едва погрузившись в чтение, она увлеклась книгой. И я готовил яичницу и бутерброды с расплавленным сыром на ужин, чтобы ей не приходилось отвлекаться от книги. Я читал ее много лет назад тогда же, когда и все остальные. Не помню, чтобы она сильно меня вдохновила.

Еще маленьким мальчиком я слышал историю об убийстве в наших краях, когда орудие убийства, длинный охотничий нож, по слухам, утопили в реке. Все дети только об этом и говорили. На старого фермера набросились из-за сарая, когда он доил корову. Все знали, что у главного подозреваемого был охотничий нож, потому что он им гордился и всем показывал. Дело дошло до того, что его чуть не повесили, если не ошибаюсь, потому что он не мог показать этот нож и никто не мог его найти. Думали, что он выбросил его в реку. Но его адвокат объяснил, что другой человек – быть может, какой-то чужак – имел возможность украсть его, совершить преступление и выбросить нож в реку или просто скрыться с ним, что казалось вполне правдоподобным. К тому же на всем белом свете такой нож явно был не только у него одного. Да и мотив никто найти не мог. Так что в итоге подозреваемого отпустили.

Потом все недоумевали, кого бояться, и это было ужасно. Человек, которому принадлежал нож, просто уехал. Периодически появлялись слухи, что его видели по соседству, и это могло быть правдой, так как сестра бедняги осталась жить здесь, а в целом мире у него не осталось ни одной близкой души. Обычно слухи распространялись под Рождество.

Я сильно переживал из-за этого, потому что однажды отец взял меня с собой, когда выбрасывал пистолет в реку. У деда осталось оружие, которое он подобрал в Канзасе еще до войны. Уезжая на Запад, он оставил в доме отца старое армейское одеяло – сверток, перевязанный бечевкой. Когда мы узнали, что дед там умер, мы развернули его. Там оказалось несколько старых рубашек, которые когда-то были белыми, несколько дюжин проповедей, кое-какие другие бумаги, тоже перевязанные бечевкой, и пистолет. Разумеется, меня больше всего интересовал пистолет. И я был намного старше, чем ты сейчас. А вот в моего отца это вселяло отвращение. Вещи, оставленные дедом, оскорбляли его. И он похоронил их.

Яма, которую он выкопал, должно быть, была глубиной фута четыре. Я поразился, каких усилий ему это стоило. Потом он швырнул сверток в яму и принялся забрасывать ее землей. Я спросил, почему он закапывает и проповеди. В то время я, разумеется, думал, что любой текст, написанный от руки, вероятно, представлял собой проповедь, и оказалось, что в этом случае все именно так. Там были и письма. Я это знаю, потому что через час после символического захоронения отец явился и выкопал все назад. Он отложил рубашки и бумаги и закопал пистолет. Потом, через месяц или около того, он достал его и выбросил в реку. Если бы он оставил пистолет в земле, то сейчас он лежал бы под задним забором, быть может, на глубине одного-двух футов.

Мне он ничего не сказал. Хотя произнес: «Да будет так», – когда бросал большой старый пистолет обратно в яму. Потом он дал мне подержать проповеди, пока отряхивал и складывал рубашки. Бумаги он велел мне отнести в дом. Я так и сделал, а отец снова засыпал яму, все утаптывая и утаптывая землю. Примерно через месяц он снова выкопал пистолет, положил его на пень и разломал, как только мог, кувалдой, которую взял взаймы. Обломки он обернул мешковиной, а потом мы вместе направились к реке и прошли довольно много до того места, где обычно рыбачим, и он забросил останки оружия в воду как можно дальше. У меня возникло такое впечатление, что он хотел, чтобы их не существовало в принципе, что он не успокоился бы, даже утопив их в океане, что он достал бы их с любой глубины, если бы знал способ уничтожить окончательно. Это был большой старый пистолет, как я уже говорил, с украшениями на ручке примерно такого вида, как узоры на батареях из кованого железа. Мне кажется, я помню холод и тяжесть, и запах железа, который он оставил у меня на руках. Но я знаю, что на самом деле отец не позволил мне даже прикасаться к нему. В любом случае, думаю, пистолет был сделан из никеля. Откровенно говоря, я считал, что он поучаствовал в каком-то ужасном преступлении, потому что отец никогда не рассказывал мне об истинных причинах ссоры с дедом.