Иэн Бэнкс - Умм, или Исида среди Неспасенных

Притом что взбудораженные мысли не сразу дали мне уснуть, я поднялась в обычное время, оделась, собрала вещи и спустилась в кухню, где сообщила заспанному дядюшке Мо, что поеду с ним в Спейдтуэйт. Мое появление было встречено ледяным молчанием, еще более гнетущим, чем накануне. Когда в этой тишине прозвучало мое сообщение, чей-то голос в дальнем конце стола буркнул: «Попутный ветер в зад», и никто за меня не вступился.

Значит, все мои вчерашние ухищрения пошли насмарку: гнусная ложь по поводу моих попыток соблазнить деда разнеслась, как на крыльях.

У самого порога я остановилась.

– Вас обманули, – сказала я через плечо. – Причем жестоко.

Мне удалось не сорваться на крик; думаю, эта кухня еще не знала такой тишины при таком скоплении народу. Но я все же не сумела скрыть обиду и горечь.

– С Божьей помощью я это докажу, и вы будете относиться ко мне как прежде.

Тут я запнулась, подбирая слова, но сразу сообразила: если долго стоять на пороге, то кто-нибудь (да хотя бы пожелавший попутного ветра) наверняка заткнет мне рот…

– Люблю вас всех, – выпалила я, прикрыла за собой дверь и быстро пересекла двор.

В ушах звенел похоронный колокол; я сжала кулаки, да так, что ногти впились в ладони, а потом до боли в носу стиснула зубы. Это помогло: во всяком случае, из глаз не брызнули слезы.

Поднявшись в контору, я уведомила Аллана о предстоящем отъезде. Мне выдали пять фунтов на карманные расходы; билет должен был взять дядя Мо. К своему удивлению, я с легкостью выдержала взгляд Аллана, хотя, подозреваю, брат осуждал меня за холодность и бездушие – не успев приехать, я снова покидала Общину. Видимо, мне следовало изобразить сожаление, а то и скорбь, но это было выше моих сил. Аллан еще раз пообещал, что сделает все возможное для восстановления моего доброго имени и положения в Общине, что все время будет на связи и даст мне сигнал к возвращению, как только страсти улягутся и дедушка сменит гнев на милость – дай-то Бог, чтобы поскорее.

Я только кивала и со всем соглашалась.

Изо всех сил сохраняя невозмутимость и вежливость, внешне я выглядела как ни в чем не бывало, но в глубине души меня терзала безжалостная, холодная лавина, которая, соединяя и разрывая континенты, сползала все новыми обвалами и высвобождала разнонаправленные силы и скорости, грозящие роковым столкновением противоборствующих движений.

Меня обуревали жестокие помыслы и стремления, но превыше всего была решимость отыскать в каменистой пустыне клеветы золотую жилу истины, чтобы идти, куда она выведет. Мне только и нужно было найти правду, извлечь золотую руду из отвалов лжи; единожды обнаружив эту золотую жилу, я собиралась пройти по ней без страха и упрека: пусть она приведет к разоблачению моего брата в глазах всего Ордена, пусть она приведет к посрамлению деда – я все равно собиралась неотступно, сколько хватит сил, следовать этим путем, а если понадобится, рушить любые порядки, сметать любые препоны.

И еще одна мысль осенила меня прямо там, в общинной конторе, в эпицентре моего возмущения и гнева, при виде заветного ключа, болтавшегося у моего брата на шее, а также запертого ящика с предательским содержимым: действовать надо быстро, пока горячо, пока дурная слава еще не отвердела, как камень.

Наше с братом прощание было взаимно неискренним, но об этом знала только я одна.

На выходе я повстречала сестру Аманду, которая спускалась по лестнице, держа на руках крепыша Мабона, рожденного от моего брата. Мы с Амандой всегда прекрасно ладили. Она немного старше Аллана, стройная, рыжеволосая. Когда я поздоровалась, она поспешила отвернуться и засеменила мимо, прижимая к груди годовалого ребенка, чтобы его не сожрало такое чудовище, как я. Из-за ее плеча мальчуган изумленно глядел на меня круглыми, темными глазенками. Мать с сыном скрылись за дверью конторы.

Через полчаса мы с дядей Мо уже отъезжали на автобусе в Стерлинг. Проводить нас поручили брату Витту. Он взял наши сумки и, можно было подумать, проглотил язык – то ли от смущения, то ли от стыда.

Автобус тронулся, Витт небрежно махнул рукой, а я подумала, как разительно отличается мой нынешний отъезд из Верхне-Пасхального Закланья от предыдущего: тогда меня провожало туманное утро, неспешное речное течение и доброе напутствие Общины, которое до сих пор приглушенно, но отчетливо звучало у меня в ушах.

Я чуть не расплакалась, но сковавший меня резкий, жестокий холод заморозил непролитые слезы.