Сергей Алексеев - Таежный омут

Измученный, насмерть уставший Кулагин сел на край корыта, чтобы перевести дух. Болезнь есть болезнь. И коли случилась она, непонятная, неизвестная даже старикам, тут уж ни Васеня Горохова, ни заведующий фермой Кулагин, ни председатель не помогут. Бывало же по колхозам, что скот падал начисто и спасти не могли.

Он не чувствовал вины за собой, пока не чувствовал. Страх пришел неожиданно, когда Кулагин, передохнув, поплелся домой по деревенской улице. Догадка, внезапно озарившая его, заставила остановиться посередине Чарочки: скот из личных дворов был цел и невредим! А ведь на одних еланях с колхозным пасется, и, бывает, стада сливаются. Тут уж если б какая зараза была, всех бы коснулось. А нет же! Падеж только в колхозном стаде!

Кулагин пришел домой и первым делом бросился в станку (личный скот на это время решили не выгонять). Корова стояла у кормушки и лениво жевала одонье. Словно удостоверяясь, он ощупал ее худые бока, мослы выпирающего крестца и пожалел, что не обнаружил признаков болезни. Именно пожалел, потому что заболей его корова — стало бы легче, отошли бы страшные догадки…

Колхозные коровы дохнут, а личным хоть бы что. Если эпидемия — дохнут те и другие. Значит, потянут его к ответу. Непременно потянут! Вот приедет комиссия — и начнется… Он, конечно, не травил. Он сам любому вредителю глотку порвет, с землей смешает. А отвечать-то все равно ему, заведующему! На старые заслуги не поглядят…

Прямо на вредительство похоже. В деревне давно, поди, смекнули, только молчат пока. Молчат и на него поглядывают. Ведь и доводы найдутся, и причины: обиделся, дескать, Кулагин, что его на выборах «прокатили», согнали с теплого местечка, из начальства разжаловали. Озлился на народ и решил напакостить втихомолку. Шепнет кто-нибудь вот так на ухо комиссии — а ее не избежать, — и каюк ему, крышка. Потом хоть ори, что какой дурак сам себе вредить станет, своих подотчетных коров опаивать, себя под тюрьму подставлять, — не поверят. Шепоток-то зараза такая, от него не открестишься, не отмоешься…

Он со страхом оглядел свои руки, колени, сапоги: все измазано, затерто навозной жижей, зеленой коровьей слюной и грязью. Куда теперь ему? Куда?

— Нет, не я это, не я… — вслух прохрипел Кулагин и затравленно обвел взглядом двор.

Но кто же тогда? Кто?.. Кто мог учинить такое вредительство? Васеня Горохова? Боже упаси… Доярки?.. Нет-нет. Бабы свои, деревенские — на скотину рука не подымется. А кто?..

Показалось, кровь на мгновение остановилась в жилах, до отказа наполнив их тугой, горячей струей… Бес?!

Он?! В плену был, с немцами якшался и до сей поры водится с ними. А ну как подосланный?..

Удивляясь себе, Кулагин отмел подозрения против Беса, отмел разом, решительно. «Нет, и он не мог. Не годится Бес для вредительства, не вредный он. И Анна у него хоть и немка, а не будет пакостить. Своя она стала, колхозница…»

Кулагин отвел подозрения. Отвел, хотя в тот же миг и письмо свое вспомнил районному прокурору. Кулагин сдержал обещание вывести Беса на чистую воду. Вскоре и отписал прокурору, чтобы поинтересовались, поглядели на Великоречанина, чем он в плену занимался, почему сдался живой и здоровый и что за дружба у него такая непонятная опять же с немцами, поселенцами. Должно быть, тут не все чисто. А перед народом в деревне он все юлит, в глаза заглядывает. Если человек со всеми ласковый, значит, тут что-то не то… Кулагину тогда пришел коротенький ответ, где писали, что его заявление передано в военную прокуратуру. А оттуда до сей поры ни ответа ни привета…

«Бес — нет, — сосредоточенно думал Кулагин. — Бес рад не рад, что его в деревне привечать стали… Кто ж тогда, а? Вроде чужих не видно было. Разлив кругом, не зная обходов-то, и не попадешь…»

Вот и комиссия так думать станет. Переберет всех, одного по одному, и остановится на заведующем Кулагине. С него главный спрос, а девятнадцать, считай, коров — не копейку стоят… Надо же! Войну пережил, изранило, искорежило… И все для того, чтобы кончить позором!

После обеда за ним прислали мальчонку. Кулагин спросил сквозь зубы — сколько еще? Оказалось, падежа больше не было. Отправив посыльного, Кулагин направился к скотному двору. Он шел, не разбирая дороги, лез через залитые мочажинки, черпая сапогами воду, запинался о кочки и оглядывался, будто ждал погони. Когда он выбрался к машинному двору, от которого рукой подать до скотного, и, решив спрямить, пошел мимо сеялок, плугов и борон, на его пути неожиданно возник Бес. Он что-то ремонтировал, сидя на земле, в сухой прошлогодней траве. Кулагин остановился в шаге от него, отер рукой щетинистый подбородок. С минуту они молчали, глядя друг на друга.