Грэм Свифт - Последние распоряжения

«Лучшего фарша во всем Бермондси не найти, – сказал он. – И коли уж говорить о фарше, так его из нас и там могли сделать».

Он сказал, что будет держаться ко мне поближе, потому что я везучий, но по сути все было наоборот. Это я прибился к Джеку. Важно было не то, что я маленький и в меня трудно попасть, а то, что он большой – как стена, как валун. В него тоже пули не попадали, тут нам обоим везло одинаково, если не считать одного раза. Но тому, кто ростом не вышел, надо, чтобы за него заступались – вот как мой старик, который вечно твердил, что у меня есть мозги и мне надо пустить их в дело. Я-то сам и не догадался бы, что они у меня есть, кабы не мой старик да не Джек, который сразу принялся делать мне рекламу. «Это Рэй, у него котелок варит». Хотя в пользу моих мозгов говорило только одно – то, что я скорешился с Джеком.

Я подумал: держись поближе к этому парню, и все будет в порядке. Держись к нему поближе, и вернешься с войны живым.

Он угостил меня сигареткой. И сказал: «Знаешь что, Рэй, по-моему, пирамиды от нас не убегут. – Потом вынул из бумажника мятую карточку с нацарапанным на ней адресом. – Один дружок дал. По знакомству».

«Может, я не...» – начал я.

«Пирамиды – это ведь могилы, верно, Рэй? – сказал он. – Пирамиды, они для мертвых. А девочкины копилки...»

Тут он вынул еще кое-что, теперь уже из нагрудного кармана, и подтолкнул ко мне через стол. «Сегодня особый день – позаботимся о наших маленьких братцах», – сказал он.

«А может, все-таки...» – сказал я.

«Да что это с тобой? – сказал он. – Только вчера от жены, что ли?»

Я ответил, что нет у меня никакой жены.

«Понятно, – сказал он. Потом выпустил большой клуб дыма и сказал так, как будто для него это мало что значило: – А у меня есть». Вынул из бумажника еще одну карточку и протянул мне.

Я глянул на нее и подумал: хочу оставить ее себе. Да, вот бы мне такую.

Я посмотрел на него, а он на меня, как будто не заметил в моем взгляде вопроса или не хотел на него отвечать.

«Другая жизнь – другие правила, верно?» – сказал он.

«Счастливчик», – сказал я и отдал ему фото.

«Да нет, Счастливчик-то у нас ты – забыл, что ли? – сказал он. – Ладно, давай допивай».

Потом он вывел меня наружу, где вовсю пекло солнце и некуда было деваться от шума и вони, а я так и не сказал ему – уж на это-то у меня хватило ума: «Но я ведь еще ни разу не... Ни одного разу». Если не считать того случая, когда меня разрядила Лили Фостер: это произошло в бомбоубежище во время воздушной тревоги, еще в ту пору, когда все тревоги были учебными. Я запустил руку ей в панталоны и стад шарить там, точно в мешке с рождественскими подарками, но она сказала: «Внутрь не пущу». И я кончил так быстро и внезапно, что испачкал ей юбку – уж не знаю, как она потом дома объяснялась. После этого о второй попытке и речи не могло быть.

Но пока мы шли, отругиваясь от зазывал и нищих, он сказал: «Знаешь чего, Рэйси: потом сходим, поглядим на пирамиды». Так что, может, он и сам догадался.

И теперь у меня есть фотография, которую сделали в тот же день ближе к вечеру: мы с Джеком сидим на верблюде, а позади нас белеют пирамиды. Наверное, на свете тысячи таких дурацких снимков – почти все, кто там побывал, сфотографировались на верблюде рядом с пирамидами, но этот снимок особенный, ведь на нем мы с Джеком. Это был, можно сказать, мой единственный в жизни жокейский опыт. Джек сказал: «А выйдет у нас?» Я ответил: «Ясное дело. Мне отец давал конем править, когда на телеге ездили». Он сказал: «Но это ведь не конь и не телега, это верблюд». Вы бы никогда не подумали, что он может испугаться какого-то верблюда. Я сказал: «Положись на меня», а он ответил: «Согласен. Куда же мне еще деваться?»

Так что вот они мы, сидим на верблюде, в латунной рамочке у Джека на серванте, около вазы с фруктами. Я хохочу как полоумный. Джек пытается улыбнуться. У верблюда, понятно, морда похоронная. А Эми так и не узнала и до сих пор не знает, чем мы занимались всего за несколько часов до того, как нас щелкнули. «Второй раз за день верхом, а, Рэйси?» И еще она не знает, что именно в тот день я впервые увидел ее фотографию.

Я сказал: «Все ж таки удивительно, а, Джек? Древний Египет. Будет что вспомнить».

«Тебе и так будет что вспомнить», – сказал он.

И тут он был прав – мы с ним много чего повидали. Это так же верно, как то, что я служил в страховой конторе, а Джек торговал мясом. Сейчас это кажется удивительным, как древняя история: неужели мы с Джеком и впрямь были там, в пустыне? Неужели мы и правда наступали из Египта в Ливию и отступали обратно в Египет, а после снова наступали в Ливию? Маленький человек в больших событиях. И где-то в той же пустыне наступал и отступал Ленни Тейт, хотя тогда мы его еще не знали. И Микки Деннис был убит под Белхамедом, а Билл Кеннеди под Матрухом, и Джек сказал: это несправедливо, что у фараонов по целой пирамиде, а добрая половина Билла даже в обычную могилу не попала. Потом мы двинулись на Триполи, и все без единой царапины. Если не считать одного раза. И тогда угодило не в меня, а в Джека. Ранило его в левое плечо, а у меня над головой просвистело. Но он всегда говорил, что, если б я не сдернул его вниз с песчаного бруствера, ему пришлось бы хуже. Схлопотал бы, как Билл Кеннеди, – аккурат в бабью радость.