Герберт Розендорфер - Письма в древний Китай

Самое интересное в том, говорит мастер Юй Гэнь, что министры-то и входят в число этих таинственных хозяев кузниц. Остальное тебе ясно.

Ты можешь подумать, что народ, устав дышать отравленным воздухом, однажды поднимет восстание. И ошибешься. Все рабочие кузниц состоят членами огромных ремесленных сообществ. Эти сообщества (они называются «Один раз дать», что звучит как насмешка; скорее их следовало бы называть «Десять тысяч раз отнять» [64], однако, тоже озабочены лишь тем, чтобы обеспечить своим членам как можно большую прибыль, то есть в конечном итоге преследуют те же цели, что и таинственные хозяева кузниц, и продажный верховный мандарин, даже если и уверяют всех в обратном. Кроме того, сообщил господин Юй Гэнь-цзы, богатые, и высокородные начальники этих обществ сами принадлежат к числу таинственных хозяев гигантских кузниц и даже открывают иногда собственные кузницы...

Таково вкратце Западное учение о благе прибыли. Восточное учение немногим лучше. Оно считает – и это показалось мне величайшей глупостью из всех, когда-либо слышанных мною, – что весь ход истории подчиняется нескольким совершенно незыблемым закономерностям. Хотя каждому, кто хоть раз дал себе труд задуматься над ходом истории, должно быть ясно, что роль всех (несомненно, имеющихся в ней) закономерностей вместе взятых значительно уступает роли случая. История подобна потоку, знающему лишь один закон: что течь ему положено с горы в долину. Но то, как он потечет, обойдет ли он эту скалу слева, а ту справа, или наоборот, часто зависит от крохотного камешка, случайно оказавшегося на пути его первой капли.

Но нет, Восточное учение кладет в основу истории закономерность, и мало того: его основатель имел смелость заявить, что умеет вычислить эту закономерность. Мне это напоминает самоуверенные заявления астрологов.

Далее, Восточное учение исходит из того, что народ глуп – мысль, сама по себе не лишенная остроумия, – и что его следует буквально за руку вести к своему счастью. Счастье же, согласно этому учению, ожидает людей в отдаленном будущем. В чем оно состоит и как выглядит, никто из создателей учения не знает. Один из них, правда, провозгласил, что счастье – это когда никто больше не голодает и не ночует на улице. Но если это – все, кому нужно такое счастье?

Что ж, пускай глупый народ – хотя на самом деле он не так уж глуп – поверил и устремился к этому далекому и неведомому счастью. Что же сторонники Восточного учения будут делать дальше? Правильно: им придется (и уже пришлось) всеми силами укреплять государство, так что теперь в странах Восточного учения рядом с каждым человеком из народа стоит стражник с обнаженной саблей, чтобы тот не сбился с пути к положенному ему счастью. Наши правнуки в Срединном царстве – какое счастье, что это произойдет лишь через тысячу лет! – тоже объявили себя приверженцами этого учения.

Самое удивительное в этом Восточном учении – то, что оно, обещая людям вещи столь туманные и неуловимые, что они кажутся скорее поэтическими образами, упорно называет себя «рациональным и материалистическим мировоззрением».

Ныне Западное и Восточное учения, как и следовало ожидать, противостоят друг другу, однако не как две разные философские школы, противоборство которых ограничивается лишь сферою духа, а потому способно даже быть плодотворным, а как две вполне реальные силы: их вооруженные до зубов солдаты грозят друг другу как могут. Войны же не случилось до сих пор только потому, считает господин Юй Гэнь-цзы, что ни одна из сторон не уверена в победе. Время от времени на окраинах их империй происходят вооруженные стычки, и тогда кому-то из противников удается наградить другого чувствительным пинком. Но на большее они не отваживаются. Мастер Юй Гэнь называет это равновесием страха. Ясно, что в таком мире ни о каком всеобщем процветании и речи быть не может. Впрочем, об этом я тоже уже писал, правда, в иной связи.

У Западного учения есть одно преимущество: счастье, отождествляемое с прибылью, выглядит не в пример доступнее счастья в отдаленном будущем. Преимущество же Восточного учения в том, что им проще пользоваться. Но ни одному из них не суждено когда-нибудь отпраздновать победу, говорит господин Юй Гэнь-цзы, и я не могу с ним не согласиться. И те, и другие уже доедают свои шкафы и кровати.

О том же беседовал я и с господином Май Ло, судьей. Он сказал мне: напишите книгу, изложите в ней свои мысли, пусть о них узнают все. Ибо лишь посторонний способен открыть большеносым глаза – не важно, придерживаются ли они Западного или Восточного учения (господин судья Мэй Ло даже не подозревает, насколько я для них посторонен и даже «потусторонен»). Он дал мне книгу, написанную одним большеносым, жившим почти три века назад. Этот большеносый был аристократом очень древнего рода из страны западнее Ба Вай; звали его Мо Тэ-кьо [65].