Герберт Розендорфер - Письма в древний Китай

Тем не менее здесь, в западных частях, жалобная песнь по поводу этого разделения сделалась уже своего рода государственной политикой, которой должен подпевать каждый, кто желает приобрести в обществе хоть какой-то вес.

То же относится – здесь я снова возвращаюсь к столь интересующему тебя вопросу – и к местной литературе. Успехом пользуются лишь сочинения, вплетающиеся в общий хор жалоб по поводу указанного разделения и требующие скорейшего воссоединения обеих частей бывшего государства. Лучше всего, говорит госпожа Кай-кун, это удается авторам, бежавшим из восточной части в западную. Их считают здесь истинными героями и охотно покупают их книги. Некоторые из этих книг я тоже прочел. Сам понимаешь, что я не стал утруждать себя запоминанием имен авторов. Лишь одна из них показалась мне достойной внимания; она называлась «Пары и люди из тех, кто уходит», автора же звали Бо Доу [88]. Впрочем, и ее мне не захотелось бы взять с собой на родину.

Мой милый Цзи-гу, до нашей с тобой встречи осталось всего несколько дней. Я уже сейчас благодарю тебя за все то, что ты по доброте своей сделал, выполняя мои обязанности все это время. Сердечно обнимаю тебя и желаю всего наилучшего. Как всегда твой —

Гао-дай.

(воскресенье , 13 февраля)

Мой любимый старый друг Цзи-гу,

я испытываю двойное облегчение, хотя приближающаяся разлука с госпожой Кай-кун, конечно, омрачает мои последние дни здесь: господин Ши-ми наконец съездил в будущее и, главное, вернулся. В день, когда я относил предыдущее письмо на почтовый камень – он, как ты помнишь, находится совсем недалеко от дома господина Ши-ми, возле маленького мостика через канал, который я принял вначале за канал Голубых Колоколов, – в тот день я посетил господина Ши-ми и еще раз попытался отговорить его от этой затеи. Но он остался тверд в своем намерении. Мне ничего не оставалось, кроме как выполнить свое обещание. На другой день я принес ему компас времени, показал, как им пользоваться, и проводил к месту перемещения, где он и исчез у меня на глазах. Перед этим он снова пообещал, что будет обращаться с компасом с величайшей осторожностью и далеко во времени не поедет.

С какими чувствами я возвращался домой, в Го-ти Ни-цзя, ты, конечно, догадываешься. Вечером мы с госпожой Кай-кун (которая при этом страшно скучала) смотрели песенно-танцевальное представление «Страна, где все улыбаются», однако в этот раз мне было не до смеха. После этого мы с ней долго говорили. Госпожа Кай-кун сказала, что она достаточно эгоистична, чтобы желать господину Ши-ми остаться там, в будущем, ибо в таком случае я мог бы остаться с ней. Потом она заплакала. Ответить мне было нечего; я встал и принялся разглядывать стену. Все, что я мог сказать по этому поводу, я уже говорил ей; тебе я писал об этом в одном из предыдущих писем. Я должен вернуться домой, в родное время, потому что обещал вернуться. Нарушив свое обещание, я разрушил бы тот порядок, который составляет основу моей жизни. Я должен уехать. Я не могу хотеть остаться. Расставание наше будет горьким. Госпожа Кай-кун грозится немедленно броситься в объятия ученому господину Хэ Сен-хоу, но я этому не верю, ибо не могу представить, чтобы она еще раз позволила разделить с собой ложе человеку, не снимающему при этом чулок. Хотя, возможно, мне все же следовало оскопить его – на всякий случай.

Прошло еще несколько дней, пока наконец в моей комнате на постоялом дворе зазвонил колокольчик репкооб-разного Тэ Лэй-фаня, и я с облегчением услышал в нем голос господина Ши-ми. Голос мне не понравился. Господин Ши-ми сказал лишь, что очень мне благодарен и что он зайдет ко мне через несколько часов, чтобы вернуть компас и сумку.

Я ожидал его в нижней горнице. Он вошел, схватил мою руку и долго тряс ее, как это принято у большеносых, потом отдал мне сумку и чуть не залпом выпил бокал Шан-пань. Затем мы зажгли по большой коричневой Да Ви-доу, и после приличествующего молчания я спросил, как оно было.

Господин Ши-ми сообщил, что сначала проехал вперед недалеко, лет на двадцать, а потом еще раз, на расстояние примерно вдвое большее, но в целом не более чем на сто лет. И снова умолк.

– И что же, мой благородный друг и выдержавший экзамен ученый, господин Ши-ми, – спросил я, – вам удалось там увидеть?

Но он лишь помотал головой, вздохнул и провел рукой по глазам. Поматывание головой из стороны в сторону вообще-то означает у большеносых отрицание, однако в данном случае, как я понял, этот жест выражал беспомощность или, лучше сказать, то обстоятельство, что все оказалось даже хуже, чем можно было ожидать. Однако мне этого было недостаточно. Меня охватило нечто вроде злорадного любопытства: действительно ли будущее большеносых именно таково, каким я его себе и представлял? Но подробнее господин Ши-ми рассказывать отказался. Он лишь продолжал мотать головой. Взглянув на него внимательнее, я увидел его глаза, наполненные невыразимым ужасом. Мне сделалось жаль его, и я прекратил расспросы. Тем более что все и так было ясно... Мы еще немного посидели молча, и затем господин Ши-ми сказал, что больше всего ему хотелось бы уехать вместе со мной в прошлое. Но он знает, что компас времени может перенести только одного. Потом он обнял меня, говоря, чтобы я обязательно еще навестил его перед отъездом, и ушел.