Юрий Трифонов - Утоление жажды

— Тут есть отличная лощина на двести шестом! — сказал Гохберг.

Так на бархане, на ледяном ветру, было принято это молниеносное решение. Смирнов сейчас же помчался в поселок, а Байнуров — в Третий отряд, для того чтобы срочно выслать бульдозеры. Пока они сюда доползут, пройдет много часов. Смирнов уехал на машине, которая повезла Дениса, а Байнуров — на газике Карабаша.

— Что будем делать, Алексей Михайлович? — спросили трактористы. Их было четверо. Они оказались поблизости случайно, работали на резервной дамбе. Все четверо были молодые ребята, два русских, два туркмена. Лица были знакомые, но фамилий Карабаш не помнил.

Они глядели преданно, с сочувствием и в то же время с каким-то жадным испугом.

— Тут делать нечего, — сказал Карабаш. — Ползите на двести восемнадцатый, там будем перемычку сыпать. Чего вы так смотрите? Испугались?

— Да нет, чего пугаться, — сказал один из трактористов. — Мужика жалко…

— Да. Жалко.

— По пьянке?

— Не иначе…

— Нет, — сказал Карабаш. — Твердо вам говорю: нет. Потому что ехал вместе с ним из Маров и знаю. Все, между прочим, считали, что он никудышный человек, алкоголик, а он вон какой оказался.

— Свою жизнь не жалел, — сказал тракторист-туркмен.

— Это да, конечно, — сказал первый парень. — Но то, что алкаш, — это точно. В запрошлое воскресенье сам видел, как он в Сагамете набухался…

Они пошли к своим машинам, продолжая рассуждать о шофере, которого они жалели искренне и горько. Солнце поднималось все выше. Пустыня светлела. Мощным потоком, все шире размывая дамбу, выкатывалась густая и тяжелая, блестевшая на солнце амударьинская вода, с бессмысленной злобной поспешностью устремляясь в пустыню, а Карабашу казалось, что это кровь хлещет из его жил, и нельзя остановить ее, и он слабеет, безнадежно слабеет, теряя такую массу крови, у него кружится голова, ноги подгибаются…

Он сел на песок. Второй раз сегодня эта дурацкая слабость.

Подошел Гохберг, взял его руку.

— Алеша, вам плохо?

— Нет. Я в порядке, — сказал Карабаш, помотав головой. — Я просто сел. Вы тоже можете сесть…

Гохберг тоже сел рядом. Он все еще держал его руку.

— Мне представилась такая вещь, — сказал Карабаш, — что вот через четыре месяца здесь опять будет лето, сушь, голые барханы и ни капли воды. Как тыщу лет назад. А, весело?

— Чепуха. Кошмар какой-то, — сказал Гохберг и вытащил из кармана фляжку с коньяком. — Выпейте, Алеша! Вы неважно выглядите…

Карабаш отхлебнул коньяку и посидел две секунды, покачиваясь, с зажмуренными глазами, потом поднялся — резко, одним движением.

Слово «прорыв» неслось по трассе с быстротой «афганца». Оно гремело в палатках, в забоях, бушевало в эфире. К 218-му километру мчались с востока и с запада машины, летело начальство на вертолетах, ползли бульдозеры с поднятыми ножами — как пехотинцы, готовые к штыковому бою. Из Третьего отряда Байнуров распорядился бросить на прорыв все наличные бульдозеры, кроме двух машин. С каждым трактором должны были отправиться два сменщика, чтобы машины работали бесперебойно, днем и ночью.

Ребята одевались потеплее, брали чемоданчики, заплечные мешки со сменой белья, с табаком, едой. В большую будку, где жили шестеро, вошел Нагаев.

— Ну, кто едет?

— Все едем. Вон Сапарыч уже в забой побежал! — сказал Беки.

— А вы с экскаватором своим потащитесь, что ли?

— Нам Байнуров трактор дает, — сказал Иван. — С экскаватором там делать нечего. Сейчас прямо до поселка, берем трактор с ножом — и на двести восемнадцатый, айда! Я его за грудь взял: «Товарищ, говорю, Байнуров, если вы нас с Бекишкой на прорыв не кинете, отставите в сторону, будет вам провал и разоренье! Без нас, говорю, даже не мыслите…»

Беки смеялся, влезая в огромные ватные штаны. Все двигались суматошливо, нервно кидали вещи, переругивались беззлобно. Нагаев глядел на эту суету, перекатывая в желтых зубах окурок.

— Ты что стоишь? — спросил Егерс.

— Я вот что: как оплачивать будут? Ведь тут дней пять, не менее.

— А кто их знает!

— Оплатят, не боись…

— Не за спасибо ж…

Отвечали рассеянно. Иван орал:

— Эй, турки, кто мою фуфайку упер?

— Мое мнение такое, — сказал Нагаев. — В связи, значит, что работа сверхурочная, в тяжелых условиях, и мы не обязаны, — верно?

— Чего не обязаны? — спросил Иван.

— Не обязаны вообще.

— Ну, ну?

— Пускай наряды по высшей расценке выписывают. По полтиннику за куб.

Иван махнул рукой:

— Ничего не выйдет.