Юрий Трифонов - Утоление жажды

— Тогда я прибегу сейчас! — сказала она.

Было около девяти вечера. Я вышел на улицу и ждал Леру перед входом в гостиницу. Она пришла очень скоро и сразу, еще не отдышавшись, спросила:

— Петя, ты можешь завтра не ехать?

— Не ехать? Завтра? Вообще-то я торчу тут уже шестой день…

— Петя, я тебя просто умоляю отложить поездку на два дня. До девятнадцатого. Сейчас я объясню. Но ты можешь, скажи?

— В принципе, конечно, да…

— Но очень не хочется?

— Не хочется потому, что надо наконец попасть на трассу. У меня и срок командировки кончается. А что случилось?

Мы прошли во двор гостиницы и сели на скамейку. Лера была взволнована. Она начала разговор как просительница, и это было так неестественно и не похоже на нее, что я тоже стал держаться неестественно и заговорил с ней как-то по-глупому сухо.

Лера сказала, что звонила мне сегодня весь день, каждый час, но меня не было в гостинице. Я должен помочь Алеше. Это тот человек, ради которого она оставила Сашку: Алексей Карабаш, начальник Пионерной конторы. Ну и что с ним стряслось? Восемнадцатого числа состоится заседание бюро обкома, где будут обсуждаться выводы комиссии о состоянии землеройной техники в Пионерной конторе. Эта комиссия была создана после Сашкиной статьи. Алеше может быть очень худо. Они хотят передать дело в суд. Все зависит от того, как пройдет заседание обкома, на котором я должен выступить и защитить Алешу. Да, да, защитить Алешу. Один голос может оказаться решающим. Я ведь представляю ту самую газету, которая напечатала статью против Алеши, так что мое мнение очень важно.

Все это звучало наивно. О чем я могу говорить на бюро обкома? И как я буду защищать этого самого Алешу? Кроме того, мне, конечно, очень не хотелось еще два дня торчать в городе. Командировка кончается, а я до сих пор не могу попасть на трассу. Я приготовился все это объяснить.

Но Лера стала рассказывать об отце: как он плох, гаснет, а старые тетки бестолковы, беспомощны, ничем не могу помочь. Сейчас она поедет в Ашхабад, чтобы организовать лечение, нанять сиделку. Может быть, ей самой придется пожить с отцом, тогда она возьмет сына из детсада, потому что он оказался сейчас и без матери и без отца. Чтобы поехать к старику, она должна получить внеочередной отпуск, за свой счет, конечно, но дело в том, что экспедиция сейчас здесь, в Марах, занята очень срочными камеральными работами, и начальник уперся — и ни в какую. Алеша советует уйти с работы. Но она не знает. Все так сложно…

Я спросил:

— Когда ты едешь в Ашхабад?

— Завтра, ташкентским поездом. Алешу я не дождусь, а мне хотелось вас познакомить. Петя, я тебя очень прошу. Ты должен это сделать! — Она настойчиво, умоляюще заглядывала мне в глаза. — Тебе неловко, да? У тебя какие-то обязательства дружбы? Но ты пойми, что тут страдают невинные люди, ты должен встать на их защиту, это гораздо важней…

Я сказал, что меня смущает другое. Во-первых, как это я ни с того ни с сего приду на заседание бюро обкома? Меня никто не звал…

Она это устроит. Она поговорит с кем-то. Меня пригласят.

Во-вторых, я не член партии.

Да, но я официальное лицо: представитель газеты, который находится здесь в официальной служебной командировке! Я имею право присутствовать. Это несомненно. Это точно.

Для нее не существовало препятствий. Если б я лежал в горячке, с температурой сорок, она бы, наверно, нашла средства поднять меня с постели и заставить пойти.

— Ну и любишь ты своего Алешу, — сказал я. — Неужели он такой замечательный?

— Он-то замечательный, но дело не в этом. Он просто не виноват, понимаешь? И он, и Гохберг, и остальные хотели только сделать как лучше, ускорить темпы строительства — понимаешь? — а их обвиняют в том, что они нарочно искалечили технику. Это очень подло. Сводят с ними счеты. Я видела эту комиссию, куда нарочно подобрали старых специалистов, пенсионеров: их тут называют «кетменщики»…

— Но ведь Ермасов будет защищать Карабаша и Гохберга, — сказал я. — Он сказал, что будет драться за них как лев. Я сам слышал.

— Еще бы! Конечно, он будет защищать их. Не только их, но и самого себя. Ермасов — лицо заинтересованное. А вот если выступит представитель газеты… Петя, ты меня извини! Я так наседаю знаешь почему? Потому что меня страшно мучает одна мысль…

— Какая?

— О том, что, если б не я, ничего бы этого не было. Я понимаю, что это не так, что тут глубокие причины, производственные или какие-то другие, и все-таки ведь он написал эту статью в отместку за то, что случилось, правда ведь? Значит, я в какой-то степени виновата? Вот что меня мучает, и поэтому я мучаю тебя, а ты, как человек ленивый и нерешительный…