Дженнифер Доннелли - Чайная роза

— Не здесь, — сморщив нос, возразила Полли. — В мастерской металлоремонта… чуть подальше…

— Нет, здесь, — ответил мужчина, протолкнув ее через два листа ржавого железа, скрепленных цепочкой и амбарным замком; эти листы заменяли конюшне дверь.

В сгустившейся темноте лицо незнакомца странно засияло; мертвенная бледность подчеркивала холодные черные глаза. Заглянув в них, Полли почувствовала приступ тошноты. «О боже, — молча взмолилась она, — только не здесь. И не сейчас. Это ведь целый шиллинг…» Она заставила себя дышать глубже, надеясь, что тошнота пройдет. При этом женщина ощутила сладковатый запах макассарского масла и чего-то еще… чего же? Чая. Чая, черт бы его побрал.

— Ну что, приступим? — Полли подняла юбки, с опаской глядя на клиента.

Глаза мужчины блестели, как пруды черного масла.

— Грязная сука, — сказал он.

— Лапочка, не надо про грязь. Я слегка тороплюсь. Тебе помочь? Полли потянулась к нему, но мужчина отбросил ее руку в сторону.

— Ты действительно думала, что сможешь спрятаться от меня?

— Эй, что ты собираешься… — Фраза осталась неоконченной. Мужчина без предупреждения схватил Полли за горло и прижал к двери. — Отстань! — отбиваясь, крикнула она. — Отпусти!

Его хватка усилилась.

— Ты бросила нас. — В глазах незнакомца засверкала ненависть. — Бросила на съедение крысам.

— Пожалуйста! — хрипло взмолилась Полли. — Пожалуйста, не трогайте меня. Клянусь, я не знаю никаких крыс… Я…

— Лжешь!

Полли не заметила, откуда взялся нож. Когда клинок вонзился в ее живот и повернулся, она и вскрикнуть не успела. Только непонимающим взглядом посмотрела на лезвие и широко открыла рот. Потом медленно и осторожно приложила к ране пальцы, тут же ставшие багровыми.

Она подняла глаза и издала душераздирающий визг, увидев лицо сумасшедшего. Он поднял нож и ударил женщину в горло. Колени Полли подогнулись, на нее со всех сторон опустилась темнота, окутала и потащила а плотный удушливый туман, который был глубже Темзы, чернее лондонской ночи и всасывал ее душу, как водоворот.

Запах ломких черных листьев индийского чая был опьяняющим. Он тянулся от шестиэтажной пристани Оливера на северном берегу Темзы до самой Старой лестницы — пролета каменных ступенек, соединявшего берег с извилистой, мощенной булыжником Хай-стрит района Уоппинг. Аромат чая перебивал все остальные — кислую вонь глины, соленый запах реки и смесь теплых ароматов корицы, перца и мускатного ореха со складов специй.

Фиона Финнеган закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— «Ассам», — сказала она самой себе. — Для «Дарджилинга» слишком крепко, для «Дуэрса» — слишком богато.

Мистер Минтон, мастер фабрики Бертона, говорил, что на чай у нее нюх. Он любил проверять девушку, поднося ей под нос пригоршню листьев и заставляя называть сорт. Она всегда угадывала.

Нюх на чай… Возможно. А вот руки на чай — наверняка. Фиона открыла глаза и посмотрела на свои натруженные руки с костяшками и ногтями, потемневшими от чайной пыли. Эта пыль была повсюду. В ее волосах. В ушах. Под воротником. Она вытерла въевшуюся грязь подолом юбки и вздохнула. Ей впервые представилась возможность присесть. Рабочий день начался в шесть тридцать утра, когда девушка вышла из светлой материнской кухни на темные улицы Уайтчепла.

На чайную фабрику она пришла в шесть сорок пять. У дверей ее встретил мистер Минтон и отправил готовить полуфунтовые жестяные баночки для других упаковщиц. Баночек должно было хватить на ближайший час. Накануне составители смесей, работавшие на верхних этажах фабрики, смешали две тонны «Эрл Грея», которые нужно было упаковать к полудню. За пять часов пятидесяти пяти девушкам предстояло наполнить восемь тысяч баночек. На одну баночку приходилось около двух минут. Но мистер Минтон считал, что две минуты — это слишком много. Поэтому он стоял за спиной каждой девушки по очереди, засекал время, стыдил, ругал и торопил. Все ради того, чтобы сэкономить на каждой баночке с чаем несколько секунд.

По субботам работали только полдня, но эти полдня казались бесконечными. Мистер Минтон нещадно подгонял Фиону и других девушек. Фиона знала, что это не его вина; он только следовал указаниям самого Бертона. Она подозревала, что хозяин терпеть не может давать своим работницам половину выходного и заставляет их страдать за это.

По субботам перерывов не было; приходилось проводить пять долгих часов на ногах. Если везло, ноги немели; если нет, девушки ощущали сильную тупую боль, начинавшуюся в лодыжках и заканчивавшуюся в спине. Но хуже всего было однообразие работы: наклеить на банку этикетку, взвесить чай, наполнить банку, запечатать, положить в ящик, а потом все сначала. Монотонность для такой живой девушки была настоящим мучением. Иногда Фионе казалось, что она сойдет с ума, что это никогда не кончится и что все ее планы и жертвы ни к чему. Так было и сегодня.