Лутц Зайлер - Крузо

Он проспал новости в час ночи, сводку погоды, информацию морской метеослужбы Гамбурга и одно сообщение для путешествующих Немецкого автоклуба. Проспал второй час рок-концерта, где играли фолк, в том числе певицу Мелани с песней «Some People Say Go Away, Some People Say Stay». Потом что-то вроде как сигнал перерыва, семь высоких нот, мягких, как песенка музыкальной шкатулки, которой убаюкивают детей. Проспал ночной концерт радиостанции АРД и произнесенную тихим, сонным голосом фразу: Приветствуем всех слушателей и слушательниц наших радиостанций .

Инопланетяне умолкли, поэтому Эд взялся за хромированную телескопическую антенну. Без толку, тогда он встал и с приемником на плече принялся сновать по комнате: «Алло, алло, я вас не слышу, прошу ответить! Прием!» Он влез на письменный стол, вытянул руки, размахивая в воздухе приемником. Дело явно не в батарейках. «Где вы? Что случилось? Алло, ответьте! Прием!»

Эд проснулся, глотнул кофейного ликера, который прихватил с собой сюда, к радиоприемнику. Потом проспал оперный концерт, начавшийся с увертюры «Рассвет на Москве-реке» Модеста Мусоргского, а затем мотет Монтеверди для восьми голосов. Незадолго до пяти вновь прозвучали семь нот чудесной музыкальной шкатулки. Сигнал передач. Или это инопланетяне, трижды подряд. В полусне – обзор прессы. Временами ирландская народная музыка. Граница снегопадов опустилась до 1500 метров. Люди, желающие уехать, больше не доверяют руководству .

Седьмого октября Кромбах ушел в отставку. Речь была краткая, скорее организационного характера, наподобие итогового отчета. Весь вечер директор готовился. Занял кухню и торопливо сновал туда-сюда по двору. Несмотря на Национальный праздник, кучер Мэкки привез из гавани угря, несколько бутылок редких вин и два ящика «Старопрамена», доставленные на остров буксиром-толкачом. В каждом ящике недоставало нескольких бутылок.

Повозка Мэкки оставалась во дворе до вечера. Эд спустился вниз, поздоровался с конем-топтыгиным, который показался ему посланцем давно минувших времен. Кончиками пальцев ощупал гладкую шкуру между глаз, а лошадь резко вскинула голову вверх. Эд немного постоял, ожидая собственных мыслей. Однако вместо этого пошел дождь, и он вернулся в дом. Медленно похолодало; отопление в его комнате не работало.

В условленное время они втроем сели за стол. Потом Кромбах поднял руки, и все приступили к еде. Рольф с Крисом намекали, что предпочли бы отправиться в «Хиттим», на ежегодный Танцевальный вечер республики, о чем Эд, принимая во внимание Кромбаха, умолчал. Угорь был отменный, насколько он мог судить. Кроме того, подали картофель, русскую икру, а затем несколько неизвестных ему сортов сыра. Крузо подливал вино, пили быстро, большими глотками.

Последнюю смену заводских отпускников он сразу же отклонил, так сказать сторнировал, из-за острой нехватки персонала, сообщил Кромбах. После чего головной общепит ННП по выплавке цветных металлов и полуфабрикатов в Нидершёневайде немедля освободил его от должности и назначил ревизию. Директорша головного общепита по телефону чуть не захлебнулась от возмущения. «Преступно» было еще самым пустячным из ее обвинений, вдобавок она выразила уверенность (едва не выкрикнула, сказал Кромбах, проведя пальцами по лысине), что он всегда был мошенником, человеком с двойной бухгалтерией, занимался перепродажей продуктов питания и нелегальным размещением, короче, был саботажником социализма, а потому ее все это не удивляет, вообще не удивляет, ни ее, ни кого другого и так далее. Под конец директорша общепита спросила, как он намерен держать ответ перед семерыми трудящимися и их семьями, перед общим числом двадцатью четырьмя гражданами страны, которые долгие годы, если не сказать десятилетия, ждали путевок в дом отдыха, годами, если не десятилетиями ради этого трудились, показывали отличные достижения, или, и это был ее последний вопрос, может, у него в жилетном кармане еще несколько островов?

Жилетный карман упомянут очень кстати, подумал Эд, он был уверен, что Кромбах носил жилеты, раньше, когда работал в «Паласе»…

– Другие острова! – Голос Крузо чуть не сорвался. – Что ты ответил, Вернер?

– Ничего. Меня отзывают в Берлин. К тому же директорша общепита назначила ревизионную комиссию, в сопровождении сил правопорядка, они наверняка уже в пути. – Он налил себе еще, поднял стакан. Рука дрожала, но он, похоже, не обращал внимания. Не стыдился. – Итак. Я бы только хотел сказать, что действительно не имею ни малейшего желания держать ответ перед этими семерыми… – Он набрал воздуху. – …семерыми трудящимися, перед этими… – Он подыскивал слово, которое хотя бы в эту минуту могло вместить его обиду. – …семью самураями из ННП, из этой паршивой дыры, из Швайневайде. – Швайневайде, так Кромбах называл Шёневайде [20] Район, где расположено головное предприятие, называется Шёневайде (по-немецки: Красивый луг), а Кромбах со злости называет его Швайневайде (Поросячий луг). , когда бывал пьян и обрушивался на берлинское головное предприятие. Сам он всегда был только арендатором, арендатором мечты о владении «Отшельником», ковчегом, когда-нибудь, в другие времена, в позднейшей жизни. – И я не вижу причин умолчать перед вами об этом, одно к одному, в этом кругу… в общем-то. – Он широко взмахнул рукой, словно за столом еще сидели все, вся его команда, заговорщицкий союз. – Не в пример иным, что сошли тут на берег, молчком, так сказать, верно?