Сара Уинман: Дивная книга истин

Ты ведь не можешь разговаривать, сказала она ему.

Не могу, согласился сарай.

Вот и ладно, сказала она и пошла обратно к фургону.

На душе было тоскливо и тошно.

После полудня затарахтел мотор ботика, который вместе с отливом двигался в сторону песчаной косы, предохранявшей бухту от напастей и нежелательных визитов со стороны моря. На косе маячили останки «Избавления» – так назывался рыбацкий баркас ее старого друга Канди. Каждый раз при отливе баркас заваливался на левый борт, демонстрируя рваную рану в днище, от которой он так и не смог оправиться. А в пик прилива корма уходила под воду, как и половина надписи на борту, из-за чего неосведомленный зритель мог подумать, что судно называется «Избавь».

За песчаной отмелью просматривалась акватория Кэррик-Роудс [7]с широкими полосами солнечных бликов, рассекающими серое водное пространство. Со стороны прибрежной луговины донеслось эхо выстрела. Дивния заглушила мотор и прислушалась. За выстрелом последовал отдаленный собачий лай. Стая чаек взлетела навстречу низкому белому солнцу, отбрасывая на бухту россыпь стремительных, едва уловимых взглядом теней. Она направила подзорную трубу на чаек, надеясь уловить в их поведении что-нибудь необычное, но ничего такого не заметила. Ненадолго задержала взгляд на крачке, которая опустилась на воду и, подхваченная отливным течением, беззаботно дрейфовала прочь от берега.

Она опустила трубу и сняла очки, уверившись, что ожидаемое, каким бы оно ни было, на сей раз не явится со стороны моря. Хотя раньше море посылало ей знамения – причем явные знамения, – как, например, в ту ночь, когда с очередным приливом долину заполонили тысячи морских звезд.

Очень давно это было. В тот вечер она отправилась спать раньше обычного, чувствуя себя одинокой и никому не нужной. Заснуть не удавалось, и она долго лежала, глядя в темноту и мечтая о счастливых переменах в своей жизни, как это свойственно молодым женщинам. Внезапно ей почудилось медленное, ползучее движение за стенками фургона. Она поднялась, отворила дверь и, обнаружив сразу за порогом великое множество мерцающих оранжевых звезд, подумала, что весь мир перевернулся и до небес теперь подать рукой. В каком-то смысле так оно и было, ибо на следующий день через отмель прошагал Газетный Джек, тем самым положив конец пятнадцати годам тягостного неведения.

Он явился с голубыми соцветиями колокольчиков, заложенными за уши, со стебельками черемши в зубах и со свитой из любвеобильных пчел, умеющих чувствовать доброго человека. Остановился перед фургоном, широко раскинул руки и прокричал стишок, который обычно кричали ей соседские детишки:

Дивния показалась в дверном проеме.

Снова ты? – произнесла она со всем безразличием, какое только сумела изобразить.

Снова я, сказал он.

Ну и что ты выберешь: лад или ад?

Я выберу тебя , сказал он тихо.

Потом будешь не рад, сказала она.

Так ведь я и не шучу, сказал он. Черт возьми, женщина, ты все та же! Спускайся с этих ступенек и дай тебя обнять.

И они держали друг друга в объятиях, пока память о прошлом не втиснулась между ними, заставив обоих смутиться. Газетный Джек слегка отстранился, глядя на нее с улыбкой, – и эта улыбка, как ясное весеннее утро, растопила долгую зиму в ее сердце.

Конечно, тогда он еще не был Газетным Джеком; прозвище возникло много позднее и накрепко к нему приклеилось, как это бывает с прозвищами. А в ту пору его звали просто Джеком или Джеком-Певуном. Спокойный, вдумчивый и приметливый, он любил сравнивать все и вся с погодой или природными явлениями. Однажды он в горячке спора назвал Дивнию зоной повышенного давления ; в другой раз, когда рядом не было его брата Джимми, сравнил ее с ледышкой в канун оттепели . Дивния приглянулась Джеку в первый же момент, когда он увидел ее под руку с Джимми. Она нравилась ему больше всех девушек, каких он встречал в своей жизни. И однажды, будучи в подпитии и оставшись с ней наедине, Джек сказал, что будет ждать ее столько, сколько потребуется, потому что она достойна ожидания, как большой косяк сардин, идущий в невод ранним летним утром .

Его первое возвращение состоялось в 1900 году. К тому времени Дивнии исполнилось сорок два, а Джеку тридцать шесть. Оба были уже порядком потрепаны жизнью, и оба на дюйм убавили в росте со дня их последней встречи. Дивния развела на берегу костер, чтобы сварить только что пойманного большого краба. Они пили эль и ром за встречу и в какой-то момент вдруг испытали такое смущение, что даже листья на дереве начали краснеть с ними за компанию.